назад. Все дома – пять или шесть – были новые, все дворы – многолюдные, все обитатели молодые, и детей оказалось больше, чем взрослых. Прошлой осенью здесь сыграли несколько свадеб – новобрачные перезимовали с родителями и по весне взялись строить собственные дома.
Варан давно не видел такого шумного, беспечного, веселого строительства. Подростки и юноши таскали бревна, девушки месили глину, чья-то молодая жена, на вид лет пятнадцати, с первенцем внутри большого круглого живота, командовала рытьем канавы с уверенностью опытного фортификатора. Один дом уже стоял, правда, без крыши, другой только поднимался, третий существовал в виде вбитых в землю колышков и натянутых между ними веревок; Варан узнал, что пожилой бродяга, попросившийся на ночлег три дня назад, оказался опытным печником и помог сложить очаг в одной из новостроек.
– Ушел, – сообщила тощая чернявая девчонка, тоже чья-то молодая жена. – Сегодня утром, не рано – солнце уже высоко стояло… Мы его звали остаться еще – нет, ушел, будто дела у него. Денег? Не взял, хоть мы и предлагали. Хлеба ему положили на дорожку, пирога, мяса…
Она говорила, довольная собой, не замечая, как побледнел собеседник. Впрочем, лицо Варана было покрыто бородой и пылью, а глаза его давно уже не были зеркалом души – разве что очень тусклым, закрытым от посторонних зеркалом.
Он поблагодарил – и в ответ на радушное предложение остаться на ночь ответил:
– Спасибо. Я пойду дальше – прямо сейчас.
Молодежь принялась удивляться и уговаривать. Дорога через лес ночью, в темноте, опасна: можно и шею свернуть, и звери, опять же, дикие… Варан только улыбался и качал головой.
– Ну хоть до столбика провожу, – сказал коренастый парень, муж, как оказалось, той беременной решительной жены, что командовала рытьем канав. – Там у нас в лесу столбик врыт – если в первый раз коснешься его, можно загадать желание. Я вот сына загадал – и вот, пожалуйста, сын!
– Погоди… а если дочка?
– Да сын же! Уже и на имя откликается… У нас в роду все бабы заранее знают, кто родится. Как только дитя наклюнется – сразу и имя ему дают, чтобы, значит, времени-то не тратить, пусть привыкает…
Они шли вдоль просеки. Парень говорил, размахивая руками, низкое вечернее солнце подсвечивало красные сосновые стволы. В кронах гнездились птицы – мелкие, суетливые, но все-таки птицы, пернатые, крылатые, не боящиеся подниматься высоко в небо.
Варан время от времени вспоминал того, что остался лежать посреди проломанной гати. Печальная участь – погибнуть в болоте, когда у тебя есть крылья. Если бы у Варана было время – а он надеялся, что время будет – он спросил бы у Бродячей Искры, откуда взялось то существо в стране «тяжелого неба» и кто погубил его…
– …Три раза перекладывал. Отец говорит – как очаг сложишь, такое и житье будет. Я же не безрукий, чтоб меня Шуу отрыгнула, я и пашу, и тешу, и скотину лечить умею, а с этим – ну хоть плачь… Отец ворчал, конечно, говорит, надо, чтобы хозяин сам клал очаг. Ворчал, пока не увидел ту штуку, что наш прохожий, Император ему в помощь, сотворил. И как быстро! Видно бывалого человека, видно мастера, у нас таких и нет в округе… Все село ходило смотреть. Вот. Дома еще нету толком – а уже тепло, даже без крыши… Вот! Мастер…
Парень замолчал, переводя дыхание.
– Ты магов когда-нибудь видел? – спросил Варан, будто ненароком.
Парень удивился:
– А чего их видеть? Нету у нас… Маги – это в столице, у Императора под боком, ну, у наместника… Варан улыбнулся:
– А рождаются они в простых домах. Вроде твоего, который еще без крыши.
– Не-е, – протянул парень с сомнением. – Как же они рождаются?
– Как все. Парень засмеялся:
– Ну ты скажешь, дедушка… Маги – они есть, что они, малыми могут быть, в пеленки какать?
– В пеленки, – Варан кивнул. – Именно так. Парень не поверил ему, но спорить не стал. Вышли на перекресток.
– Туда, – парень махнул рукой, указывая вперед. – Направо – это к времянке, мы там ночевали, когда лес валили. Налево – тупик, охотничий домик, еще одна вырубка… А тот человек прямо пошел. Там Опуша, поселок такой здоровенный, ярмарка, гостиница, мост через реку – там он сегодня ночует, печник наш… Поня, сосед, так у него там кум хозяин гостиницы, он на словах ему привет передал, объяснил, как пройти… Хорошая гостиница. Я бывал как-то…
– Погоди, – сказал Варан, сейчас только вспомнивший очень важное. – А как он назвался? Имя свое он сказал?
Парень смотрел на него, понемногу краснея. Уши сделались вишневыми:
– Ой, Шуу… Он же два дня тут горбатился… Никто не спросил. Ну, Шуу… Ну дураки мы. Все «дядя», «дядя», а то «дедушка»… Имени не спросили! Полудурки…
– Не горюй, – Варан улыбнулся. – Он не обиделся, я знаю.
– Ты уж ему передай, что мы «спасибо» ему, и все такое…
– Передам. Застану – обязательно передам.
– Застанешь! До Опуши недалеко, к рассвету дойдешь, коли звери не схрупают… Вот столбик, рукой потрогай и загадай: хочу, мол, ночь насквозь пройти живой-здоровый, – парень улыбался, передний зуб у него был со щербинкой.
Варан посмотрел на столбик – обычный землемерский столб, обозначающий границу двух территорий: герб провинции, номер отметки – пятьдесят семь… И ниже – вырезанная на дереве фигурка. Работа была не ахти какая – Варан мог бы сделать стократ лучше; условное грубое лицо – женщина, девушка. Круглый подбородок. Завитки волос. Проделанные резцом дыры-глаза. И рука – неожиданно тонкая, живая рука на
