– Так, что еще...
Я продолжил просматривать номера. Домашний телефон Саманты, телефон на ее яхте, домашний телефон Билза, рабочий телефон Моррисона, номер его факса, его домашний телефон в Коннектикуте и на дачах, его личный домашний факс...
– Вы можете взломать факсимильный аппарат в частном доме в Коннектикуте? – спросил я Ди Франческо, предусмотрительно не показывая ему, что этот дом принадлежит Моррисону.
Ди Франческо крепко зажмурился:
– «Нью ингланд телефон»... очень трудно.
– Если это невозможно, то...
– Нет! Да! У меня есть знакомый, который занимается «Нью ингланд тел».
– Точно?
– Понадобится время, но – да.
Я собрал факсы, собираясь уходить.
– Еще один вопрос, – сказал Ди Франческо.
– Какой?
– Предполагается, что я все расписываю Шевески. Докладываю ему об этом дерьме.
– Не делайте этого.
– Просто звонить вам?
– Да, – подтвердил я.
Ди Франческо посмотрел на меня – пристально, понимающе. Я знал, что он исключительно умен.
– Хотите сами решать, какая информация попадет к вашему боссу, Моррисону?
Я кивнул:
– Шевески показался мне типичным хитрожопым купчишкой.
На массивном лице Ди Франческо появилась широкая улыбка.
– Глиста-посредник.
– Он сделает все, что ему прикажет Моррисон, так?
– Даже если ему придется подставить собственный зад.
– Так что мы договорились, что вы просто звоните мне, в любое время. – Я дал ему свой домашний телефон. – Если Шевески позвонит и будет спрашивать, где мои документы, скажите ему, что я приказал не составлять отчетов по факсам. Валите все на меня. Он не станет жаловаться Моррисону, потому что боится его. А если пожалуется, я скажу, что велел не составлять отчетов. И последнее. Ни при каких обстоятельствах не говорите Шевески о тех двух номерах, которые я вам дал. Ладно?
Ди Франческо улыбнулся:
– Вы живете в гадком мире, мистер Уитмен.
Я кивнул:
– И с каждым днем он становится все гаже.
Вернувшись к себе в кабинет, я сидел и думал о том, почему мои окна настолько грязные снаружи. В этот момент Хелен вызвала меня и сказала, что звонит некий Гектор Салсинес.
– Скажите ему, что я на совещании.
– В ваше отсутствие он звонил три раза.
Я вцепился в край стола.
– На совещании, – повторил я ей.
– Хорошо.
– Да, Хелен, – спросил я, – как вы обычно отвечаете по телефону?
– «Кабинет мистера Уитмена».
– Так я и думал. Как этот Гектор Салсинес позвал меня в первый раз?
– Он спросил Джека.
– А потом спрашивал Джека Уитмена?
– Да.
– Ладно. Если он снова позвонит, то я не могу подойти к телефону.
– Вы его избегаете?
– Мне не хотелось бы даже жить на одной планете с ним.
Видимо, в выходные Гектор Салсинес решил со мной связаться. Теперь благодаря Ахмеду он знал, что человека, который нашел жилье для его жены и ребенка, зовут Джек Уитмен. И у него есть мой рабочий телефон. Я могу также предположить, что Гектор знает, что я работаю в Корпорации, потому что если он хоть раз позвонил, когда Хелен выходила, звонок переадресовывался дежурной, которая приветствовала всех звонящих от имени Корпорации. Конечно, он не знает, где я живу – и, следовательно, где находятся Долорес и Мария. Если он захочет продолжить поиски, он будет звонить в справочную службу всех пяти районов Нью-Йорка и даже пригородов и обзванивать всех Дж. или Джонов Уитменов, которые там значатся. Но это ему не поможет, после смерти Лиз я поменял номер, и его не было в справочниках. И теперь я считал это удачей, потому что мне не нужны были новые проблемы с Гектором Салсинесом. Было неприятно уже то, что он знает, где я работаю.
В тот вечер я пришел домой поздно, когда Мария уже давно заснула, и застал Долорес сидящей на ковре в гостиной с альбомами, где были наши с Лиз фотографии. Мы с ней много фотографировали: дружеские обеды, отпуска и т.д. Джек Уитмен с талией в тридцать два дюйма в менее сильных очках. Фотографии показывали, что в старости я буду некрасивым: лицо у меня осунется, как у моего отца. Я повесил пиджак.
– Это было давно, – сказал я, указывая на стопку альбомов.
– Мне они нравятся, – негромко проговорила Долорес, переворачивая страницу. – Вы были такими молодыми. Вы оба. Она была красивая.
– Да.
– Она была очень богатая?
– Нет, нисколько. Пока она росла, летом ей приходилось работать на омаровых садках.
Я рассказал Долорес, как Лиз училась ресторанному делу у своего отца, вдовца с красным недовольным лицом. Ему принадлежали несколько омаровых ресторанчиков на берегах Массачусетса и Мэна, которые разорились вскоре после того, как он умер от обширного инфаркта, толкая газонокосилку. Оглядываясь назад, я думаю, что врач задолго до этого предупреждал его о том, что сердце у него никуда не годится. И когда ему отказались страховать жизнь, он начал выкачивать деньги из ресторанного бизнеса, возможно даже обманывая компаньонов, чтобы оплатить обучение Лиз в Гарварде. Он был никудышным отцом, слишком помыкал женой и дочерью, но после смерти жены он думал только о Лиз. Он завещал ей все, что у него еще оставалось на тот момент, но это было немного: деньги от продажи дома и холодильник, полный пива. Она страшно о нем горевала и несколько месяцев ходила за мной по пятам. Но отец хорошо ее натаскал, и вскоре после его смерти Лиз пригласили управлять крупным рестораном, который обслуживал почти исключительно бизнесменов. Она обожала приходить туда пораньше, проверяя, привезли ли заказанное на этот день, пропылесосили ли ночью полы, есть ли свежий хлеб, доставили ли из прачечной салфетки и скатерти. Все знают, как трудно делать карьеру в ресторанном бизнесе, но Лиз окунулась в него с той же безрассудной уверенностью, которая привела ее поздно вечером на Сто шестьдесят восьмую улицу в тот день, когда она погибла.
– Я так и знала, что она много работала, – сказала Долорес. – Это видно по ее лицу. – Она сидела над альбомами достаточно долго, рассматривая каждую фотографию, изучая мое прошлое, мою семейную жизнь с Лиз. – Я
– Все? О! Там была пара...
– Угу. – Она вытащила одну из конверта. – Вы об этом подумали?
Я посмотрел на снимок и застыл: я сфотографировал Лиз на третьем месяце. У нее сильно набухла грудь, и она была озадачена и несколько смущена своими новыми формами. Я восхищался этим новым подарком, заявляя ей, что намерен воспользоваться возможностью целовать и гладить ее груди, пока меня не вытеснит следующее поколение. Этот разговор часто повторялся, пока она была беременна, потому что
