возбужден не более двухсот раз в секунду, а электронный триггер — миллионы раз в секунду. Поэтому быстродействующие машины выгоднее.
Вся палата снова грохнула от смеха. Один Дейнис оставался серьезным.
— Это не так. Нейроны можно тоже заставить возбуждаться с любой частотой, если подводить к ним с достаточно высокой частотой возбуждение. Это можно делать при помощи электростатического генератора, работающего в импульсном режиме. Если мозг поместить в поле излучения такого генератора, его можно заставить работать как угодно быстро.
— Так вот каким образом зарабатывает фирма Крафтштудта! — воскликнул я и вскочил на ноги.
— Он наш учитель! — вдруг заголосили все. — Повторяй, новичок. Он учитель!
— Не мешайте ему понимать, — вдруг прикрикнул на всех Дейнис. — Придет время, и он поймет, что господин Крафтштудт наш учитель. Он еще ничего не знает. Слушай, новичок, дальше. Всякое ощущение имеет свой код, свою интенсивность и свою продолжительность. Ощущение счастья — частота пятьдесят пять герц в секунду, с кодовыми группами по сто импульсов. Ощущение горя — частота шестьдесят два герца, со скважностью в одну десятую секунды между посылками. Ощущение веселья — частота сорок семь герц, возрастающих по интенсивности импульсов. Ощущение грусти — частота двести три герца, боли — сто двадцать три герца, любви — четырнадцать герц, поэтическое настроение — тридцать один, гнева — восемьдесят пять, усталости — семнадцать, сонливости — восемь и так далее. Кодированные импульсы этих частот двигаются по специфическим петлям нейронов, и благодаря этому ты ощущаешь все то, что я назвал. Все эти ощущения можно вызвать при помощи импульсного генератора, созданного нашим учителем. Он открыл нам глаза на то, что такое жизнь. До него люди жили во мраке и в неведении о самих себе…
От этих объяснений у меня помутилось в голове. Это был или бред, или нечто такое, что действительно открывало новую страницу в жизни человечества. Сейчас я в этом еще не мог разобраться. Голова шумела от наркоза, который мне дали в кабинете Крафтштудта. Я вдруг почувствовал себя очень усталым и прилег на кровать, закрыв глаза.
— У него доминирует частота в семь-восемь герц. Он хочет спать! — крикнул кто-то.
— Пусть поспит. Завтра он начнет постигать жизнь. Завтра его поведут под генератор.
— Нет, завтра будут снимать его спектр. На него составят карточку. Может быть, у него есть отклонения от нормы.
Это было последнее, что я услышал. После этого я забылся.
6
Человек, с которым я встретился на следующий день, вначале показался мне симпатичным и умным. Когда меня ввели в его кабинет на втором этаже главного здания фирмы, он, широко улыбаясь, пошел ко мне навстречу с протянутой рукой.
— А, профессор Раух, рад вас видеть!
— Добрый день, — ответил я сдержанно. — С кем имею честь разговаривать?
— Называйте меня просто Больц, Ганс Больц. Наш шеф поручил мне довольно неприятную задачу — от его имени извиниться перед вами.
— Извиниться? Разве вашего шефа могут терзать угрызения совести?
— Не знаю. Право, не знаю, Раух. Тем не менее он приносит вам свои искренние извинения за все случившееся. Он погорячился. Он не любит, когда ему напоминают о прошлом.
Я усмехнулся:
— Я ведь пришел к нему вовсе не для того, чтобы напоминать ему о его прошлом. Если хотите, меня интересовало другое. Я хотел познакомиться с людьми, которые так блестяще решили…
— Присаживайтесь, профессор. Именно об этом я и хочу с вами поговорить.
Я уселся на предложенный мне стул и начал рассматривать улыбающегося господина Больца, сидевшего против меня за широким письменным столом. Это был типичный северный немец, с продолговатым лицом, светлыми волосами и большими голубыми глазами. В руках он вертел портсигар.
— Здесь, у шефа, я заведую математическим отделом, — сказал он.
— Вы? Вы математик?
— Да, немного. Во всяком случае, я кое-что смыслю в этой науке.
— Значит, через вас я смогу познакомиться с теми, кто решал мои уравнения…
— Да вы с ними уже знакомы, Раух, — сказал Больц.
Я в недоумении уставился на него.
— Вы провели с ними вчера весь день и сегодня всю ночь.
Я вспомнил палату с людьми, бредившими импульсами и кодами.
— И вы хотите меня уверить, что эти сумасшедшие и есть гениальные математики, решившие мои максвелловские уравнения? — Не дожидаясь ответа, я расхохотался.
— Тем не менее это они и есть. Вашу последнюю задачу решил некий Дейнис. Кажется, он вчера вечером преподал вам урок нейрокибернетики.
Подумав немного, я произнес:
— В таком случае я отказываюсь что-нибудь понимать. Может быть, вы мне разъясните.
— Охотно, Раух. Но только после того, как вы прочтете вот это. — И Больц протянул мне свежую газету.
Я медленно развернул ее и вдруг вскочил со стула. С первой страницы на меня смотрело… мое собственное лицо, заключенное в черную рамку. Под моим портретом значился огромный заголовок: «Трагическая гибель профессора физики доктора Рауха».
— Что это значит, Больц? Что это за комедия! — воскликнул я.
— Пожалуйста, успокойтесь. Все очень просто. Вчера вечером, когда вы возвращались с прогулки на озеро и проходили по мосту через реку, на вас напали два бежавших из «Приюта мудрецов» сумасшедших, убили вас, обезобразили ваш труп и выбросили в реку. Сегодня утром вас нашли у плотины. Ваша одежда, ваши вещи и документы подтвердили, что найденный — это вы. Сегодня полиция наводила справки в «Приюте», и все обстоятельства вашей трагической гибели разъяснились.
Я обратил внимание на свою одежду, потрогал карманы и только сейчас убедился, что костюм на мне был чужой, а мои вещи и документы из карманов исчезли.
— Но ведь это же наглая ложь, обман, подлость и…
— Да, да, да. Я с вами вполне согласен. Но что делать, Раух, что делать? Фирма Крафтштудта без вас может потерпеть серьезное поражение, если хотите — крах. Мы получили такую уйму заказов. Все они военного характера и большой стоимости. Нужно считать, считать и считать. После решения первых задач для военного министерства нас буквально завалили математическими расчетами.
— И вы хотите, чтобы я тоже стал, как ваш Дейнис и другие?
— Нет. Конечно, нет, Раух.
— Так зачем вы все это придумали?
— Вы нам нужны как преподаватель математики.
— Преподаватель?
Я снова вскочил. Больц закурил сигарету и кивнул мне в сторону стула. Я сел, ничего не соображая.
— Нам нужны математические кадры, профессор Раух. Без них мы сядем на мель.
Я молча уставился на Больца, который мне теперь уже не казался таким симпатичным, как прежде. В его светлом и ничем не примечательном лице я начал замечать какие-то тонкие звериные черточки, едва уловимые, но постепенно доминировавшие над тем, что делало его физиономию ясной и открытой с первого взгляда.
— Ну, а если я откажусь? — спросил я.
— Это будет очень плохо. Боюсь, тогда вам придется стать одним из наших… вычислителей.
— А разве это так уж плохо? — спросил я.
