тобой, и мы побегаем немного?
— Давай, — подумав, согласилась Джейн.
— Через полчасика?
— Хорошо…
Джейн выключила ВН. Пошла в спальню, открыла ящик со спортивной формой. Надела светло-синее кампо. На улице уже практически зима, но для бега кампо достаточно… В рассеянности уронила руки, села на край кровати. Встала, подошла к окну, стала глядеть на серое небо в сплетении оголенных ветвей… последние листья нелепо топорщились на ветру. Уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей… А мама Алексея, похоже, питает какие-то надежды. Интересно, как она отнеслась к тому, что Алексей перестал быть ликеидом. Женщина явно с честолюбием…
Новый звонок вырвал Джейн из сумеречного состояния. Она стремительно вышла в гостиную.
На экране появилось незнакомое лицо… похожее на кого-то, но незнакомое. Молодая девушка, русская и не-ликеида на вид, пухлое, немного нервное лицо, карие добрые глаза.
— Здравствуйте, — сказала она робко, — Вы Джейн Уилсон?
— Здравствуйте, — в тон ей ответила Джейн, — Да, это я… А вы?
— Меня зовут Рита Ладонкина… вы меня не знаете, — пролепетала девушка. Обстановка за ее плечами расплывалась — похоже на какую-то обычную русскую квартиру. Рита замолчала и наконец сказала, будто решившись.
— Я сестра Лены Ладонкиной, невесты Алексея Старцева.
Джейн словно вырвало из оцепенения — имя Алексея всегда производило такое волшебное действие. Она собралась, внимание все сконцентрировалось на фигурке Риты в глуби экрана.
— Вы извините, — начала девушка. На лице ее отражалась сложная внутренняя борьба, — Я вас не такой представляла, — вдруг вырвалось у нее.
— А какой? — улыбнулась Джейн.
— Не знаю… я видела вас издали, у церкви. И по тому, что рассказывала Лена… понимаете, мы все за нее очень боимся.
— Бояться никогда не нужно, — сказала Джейн уверенно. И тут же подумала, что пять минут назад была точно такой же, как эта Рита… слабой, испуганной, ничего не знающей и не понимающей, подвластной любому повороту жизни. Но такой она может быть наедине с собой… ну еще с мамой или Беатрис. С кем-то старшим и опытным… А с не-ликеидом — как там говорила Беатрис — улыбку на лицо, флаг в руки и вперед.
— Чего, собственно, вы боитесь? — спросила Беатрис. Рита задумалась.
— Вы знаете… Лена — она такая… Она совсем ничего не понимает. Она очень любит Алексея, вы себе не представляете, как любит. Она уже давно его любит, но почти никому об этом не говорила… и вот тут — такое счастье. Но понимаете, он же был ликеидом… и вы — ликеида. Конечно, он может вас полюбить, оставить Лену… Но ведь так же нельзя… они помолвлены. Скоро свадьба. Это некрасиво… А для Лены это будет все… я знаю, она не сможет больше никого полюбить. Ее жизнь будет кончена. Конечно, если у вас это очень серьезно… не знаю. Но вы поймите… вы ликеида, у вас и так жизнь совсем другая. А у Лены ничего нет, кроме этой любви. Зачем вы отбираете у нее?
Джейн выслушала эту тираду, нахмурив брови. Она не испытывала ни стыда, ни раскаяния, ни неловкости… ребенок подошел к ней и высказал свою детскую обидку.
— А почему же Лена не позвонит мне сама? — спросила она. Рита помотала головой.
— Вы думаете, что она подговорила меня… она ничего не знает, и очень расстроится, если узнает. Мы с ней даже не говорим о том, что Алексей может ее оставить. И ей это даже в голову не приходит. Мы между собой… мы ведь все видим. И она рассказывает… она, понимаете, такая беззащитная, ее легко обмануть. Она сама вас приглашала, и знает о том, что Алексей с вами ездит, и ей это вовсе не кажется опасно… она полностью верит в Алексея. Полностью, понимаете? Поэтому это будет страшно, если он ее оставит… Я боюсь за нее, просто боюсь.
Джейн подумала немного.
— Видите ли, Рита… у меня нет намерения соблазнить Алексея. Я общаюсь с ним просто как с другом. Вы можете быть спокойны на этот счет. Но вообще-то, вы знаете… ведь Алексей — не вещь, он свободный человек, и он сам должен решать такие вопросы. Я понимаю, что вы беспокоитесь за судьбу сестры… Но есть еще и судьба Алексея, и он сам должен ее строить, без вашего и моего участия. Давайте предоставим решать ему самому, хорошо?
С ней вдруг произошло странное раздвоение. Она говорила эти слова, и в то же время слышала себя как бы со стороны… Свой уверенный, спокойный, жизнерадостный тон — и этот тон был ей невероятно противен. Именно тот тон, которым говорят психологи в консультациях… Тон учителя, человека, знающего, как жить, поучающего других… Но откуда она знает, как жить?
Ее не научили жить — по большому счету не научили. Да и можно ли этому научить? Все равно где-то в глубине души останется вот этот мокрый, плачущий комок — то самое, что болит, и страдает, и любит… и вот может быть только оно, это жалкое и крошечное — может быть только оно во всем человеческом существе и способно любить.
Но она — ликеида — закрыла этот беззащитный комок слоями брони — силы, ловкости, знания, уверенности, психотехники… Джейн вдруг пошатнулась, схватившись рукой за спинку кресла. В глазах Риты появилось беспокойство и участие.
— Что с вами?
— Ничего… что-то нехорошо стало, не обращайте внимания, — пробормотала Джейн.
— Вы вдруг так побледнели…
— Это я… ничего, ничего, Рита. Спасибо, что вы позвонили.
Джейн села на диван, безвольно опустив руки.
Это я впервые осознала, что у меня есть душа.
И осознание это оказалось совсем не таким, как я думала.
Ведь я думала, что душа — это что-то огромное, прекрасное, Божественное, способное объять всю Землю.
А душа, оказывается — это просто такой жалкий, маленький, очень болезненный комочек, съежившийся где-то там, в глубине… похожий на трехнедельного эмбриона.
Ее так легко убить…
— Вы извините, я вас, наверное, обидела, расстроила, — говорила Рита. Она сама теперь чуть не плакала. Джейн покачала головой. Она уже взяла себя в руки.
— Нет, нет, Рита, все нормально. Скажите, а вы с детства ходите в церковь?
— Да… наши родители верующие, и мы с детства приучены.
В дверь позвонили. Джейн протянула руку к пульту.
— К вам кто-то пришел?
— Да… Рита, вы не беспокойтесь. Все будет так, как должно быть.
— Да, вы правы… на все воля Божья, — ответила Рита. В гостиную ворвалась Беатрис — сильная, шумная, веселая, в лимонном кампо с вышитой зеленой ветвью. Джейн попрощалась с Ритой и выключила ВН.
— Пошли, лягушонок, — сказала Беатрис.
— Почему лягушонок? — спросила Джейн, надевая кроссовки.
— Меня бабушка так иногда называла… armes Froschlein. Бедный лягушонок.
Джейн улыбнулась — Беатрис с ее большим ртом, длинными конечностями и сейчас напоминала большую лягушку.
— Представляешь, — рассказывала Беатрис на ходу, — помнишь, я рассказывала, что заложила эксперимент — ну с рестриктазой… СК-4, чтобы усилить антимутационный механизм… Вчера эти телята родились. Я на ферму ездила… На мышах-то все хорошо получалось… А у телят знаешь как экспрессировалось? У большей части — вообще ничего, ноль. Хотя этот аллель доминирует стопроцентно, ген вообще менделирующий… А три теленка родились мертвыми, я посмотрела сегодня — оказывается, получился парадоксальный эффект, вообще рестрикция не работает. Уроды жуткие.
Девушки неторопливо бежали по парковой аллее.
