«Таймс», потом приглашение Дрю поболтать: Бен чувствовал, как потихоньку нарастает напряжение.
Звонки телефона пробились в сознание, и он вернулся в кухню, чтобы взять трубку. На экране маленького телевизора мелькала рекламная атака Хэзлитта: что-то о землетрясении и его результатах. Быстро же они успели! Ему пришло в голову, что звонит Элизабет. Но это оказалась не она, а Эллери Ларкспур.
– Бен, тебя слышно, как из-под воды!
– Недалеко от истины, Ларки. – Вот и звонок из Вашингтона, которого он так боялся. А дождавшись, испытал чуть ли не облегчение. – У нас дождь льет. Чем могу помочь?
– У тебя что-нибудь запланировано на выходные? Охота на лис, полеты на дельтаплане?..
– К вам не собирался, если ты об этом. И на все ваши вопросы ответов не знаю. Нет, я не знаю, что делать Чарли. Нет, у меня ничего нет на Хэзлитта. Правда ли, что он внебрачный сын Элвиса? Может, да, а может – нет. Информации недостаточно. Что-нибудь еще?
– Ты себя недооцениваешь. Однако я уважаю и понимаю твое нежелание болтать. Потому, бога ради, избавь меня от скулежа. – Ларкспур говорил выразительно, по-британски грассируя. Он был выпускником Роудса и многим колдовским приемам в отношениях с общественностью научился у английских наставников.
Прошло немало времени, но английская манера речи еще сквозила в выговоре уроженца Саванны. Он был большим поклонником своего земляка, поэта и певца Джимми Мерсера. Именно Эллери Ларкспур убедил Чарли Боннера выбрать классический номер Мерсера «Тихий, тихий, тихий вечер» музыкальной темой своей кампании. Он даже немного походил на виденные Беном фотографии Мерсера: лоб с залысиной, несколько зачесанных назад волосков, любопытные озорные глаза, сигарета в одной руке, бокал с бурбоном в другой и костюмы с лондонской Сэвил-роу.
Бен слушал Ларки с улыбкой. Водка с тоником показалась ему водянистой, и, внимая описанию всех ужасов разворачивавшейся президентской предвыборной кампании, он добавил в стакан еще капельку водки и много тоника, подбросил кубики льда. На коже выступила испарина. Дело не в жаре, это все от сырости.
– Давай к делу, Ларки. Что тебе нужно?
– Ну, дело в Дрю. Признаться, наш друг Дрю меня малость беспокоит. В нашу последнюю встречу он мне показался чуточку нездоровым, чуточку одряхлевшим.
– Ему за девяносто, если ты не забыл.
– Нет, не только это. Неуверенным. Опасливым. Не так быстро схватывал. Он звонил мне сегодня днем, сказал, что хочет поговорить… Но, мол, с этим можно подождать, пока я появлюсь в Нью-Йорке. Кажется, сообщение о землетрясении выбило его из колеи. Ну так вот, я здесь, в Вашингтоне, и предвыборная кампания больше походит на суд Линча… Я совсем закрутился с этими репортерами. Все равно что защищать умирающего…
– Так плохо?
– Ну, мы еще выкарабкаемся.
– Мне не обязательно морочить голову.
– Извини. Профессиональная привычка. Развивается со временем. Словом, Дрю… Я просто хотел, чтобы ты обратил внимание. Лучше бы он жил в городе, как все нормальные люди – не нравится мне, что он там совсем один на своем Биг-Рам. И еще от мыса Гаттерас надвигается сильнейший шторм. Просто черт знает как штормит. Он там без всякой помощи – а если отключат электричество, а он споткнется на лестнице или поскользнется в ванной? Назови меня старой наседкой…
– Ты и есть наседка.
– Я так и знал, что на твое здравое суждение можно положиться.
– На самом деле мне тоже неспокойно – этот шторм заставил меня задуматься. Я не так уж уверен, что
– Хорошо бы вы с ней наконец согласовали расписание – к слову, насчет «разошлись, как в море корабли». Я точно знаю, что ей бы этого хотелось. – Бен услышал, как Ларкспур отхлебнул бурбон.
– И мне бы хотелось. По правде сказать, нынче вечером немного тоскливо.
– Бенджамин, она вернется через день-два.
– Я знаю, Ларки.
– Не звони мне, я сам позвоню. – Их давняя маленькая игра.
Сидя в одиночестве на промокшем дворике, Дрискилл осознал, что короткая дремота основательно его взбодрила. Взяв телефон, он набрал номер Дрю. Дожидаясь ответа, размышлял о его отличном шотландском виски и о том, как приятно выпить в компании старшего партнера. Ответа не было. Возможно, Дрю тоже задремал.
Он прибрал кухню, поднялся наверх, побросал в дорожный чемоданчик какую-то одежду. Зачем ждать до утра понедельника? С тем же успехом можно подъехать сегодня, просто на случай, если он понадобится Дрю во время шторма. Он набрал номер Элизабет в квартире у Дюпон-серкл в Вашингтоне. Отозвался автоответчик, и Бен дождался гудка.
– Это твой горестно оплакиваемый муж Бен – помнишь такого? Я уезжаю на выходные к Дрю. Сейчас пятница, девятый час. Я уже на выходе. Звякни нам, если сумеешь – ты же знаешь, Дрю будет счастлив с тобой поговорить. Я бы и сам не отказался. Целую, милая.
Ему хотелось смягчить впечатление от их последнего разговора. В размолвку тот не перешел, но Бен дал ясно понять, как устал от жизни без нее, от одиноких выходных и всего прочего. Она пообещала, что они все это обсудят. И на прощание они обменялись коротким поцелуем, больше напоминавшим рукопожатие.
Едва выехав на скоростную трассу к Лонг-Айленду, он ощутил усилившийся дождь и порывы ветра, бившего в борта машины с силой кузнечного молота. Шторм, надвигавшийся от Гаттераса, был явно недалеко.
Ветер все более отчаянно бросался на тяжелый «Бьюик Роудмастер», быстро кативший по мокрой автостраде. Лучи фар отскакивали от тяжелой пелены дождя. Шквалы грозили сорвать со стекла дворники. Самая подходящая ночь для подобных поездок, мысль об ожидающих в конце пути каминах и пухлой набивной мебели разогнала тоску. Если Дрю уже лег, он приготовит себе выпить и почитает, пока не уснет, в какой-нибудь из гостевых комнат. Дождь заставлял держать скорость ниже привычной, зато на дороге почти не было движения. Может, он еще успеет выпить на сон грядущий вместе с Дрю, поговорить немного и получить хотя бы общее представление. Можно даже о политике поболтать. Так или иначе, впереди все выходные.
По дороге Бен слушал программу обмена мнениями с радиослушателями: ничего другого найти не удалось. Ведущий – консервативных политических взглядов – искусно играл на предрассудках и нетерпимости слушателей. Все до единого видели в президенте Боннере пример морального разложения, разъедавшего общество. Один говорил, что президент Боннер недостаточно заботится о защите страны от неких неопределенных сил за границей, что в конце концов его призовут к ответу и заставят расплатиться. В устах говорящего это звучало как личная угроза. «Спасибо, Эдди из Бруклина. Уверен, вы выразили мысли, которые разделяют большинство из нас». И так далее, и тому подобное. Узнай своего врага.
В последнее время это превратилось в общенациональную радиоигру. Бен никак не мог уразуметь, почему на радио так редко попадаются ведущие умеренных или более либеральных взглядов. Он как-то сказал Элизабет, что, по его мнению, это делается ради «хорошей программы» – чтобы разозлить слушателей, чтоб им назавтра было о чем поспорить. Элизабет возразила, что, во-первых, люди все еще предпочитают обсуждать назавтра глупые шуточки Дэвида Леттермана, а во-вторых, просто консерваторы чаще оказываются крикливыми и злобными фанатиками. «Консерваторы хотят оградить народ
Политическое равнодушие Бена Дрискилла к либеральным взглядам, которых он придерживался прежде, проистекало из того факта, что большая часть того, что он когда-то поддерживал, ушла в песок, была испорчена коррупцией, пропала из-за невнимания или, наоборот, из-за избытка внимания. Повсюду
