суда, темный силуэт арочного моста, по которому они сейчас проехали, поезд, движущийся вдоль реки на холмистом берегу Иллинойса – огни в дождливой темноте. Яркими пятнами горели зеленые и красные огоньки машин.
– Добро пожаловать в мой дом и мою контору. Заходите.
Все трое вошли в дом и вслед за Бенбоу свернули налево от прихожей, в большую восьмиугольную комнату. Окна ее выходили на веранду. Обстановка выглядела, мягко говоря, эклектичной. Освещение давал только двадцатисемидюймовый телеэкран, на котором беззвучно разворачивалась игра «Янкиз» с «Уайт сокс». Бенбоу наступил на встроенный в пол выключатель, и мягкий свет залил углы комнаты.
– Лично я перехожу на что-нибудь вроде колы. Вы хотите чего-нибудь покрепче?
Оба отрицательно покачали головами, а Уорделл добавил:
– Мне бы того «Уайлд Боар», что ты держишь в холодильнике. Он ведь не крепкий, верно? В наших местах пиво за выпивку не считают.
– В пяти милях отсюда, – фыркнул Бенбоу и отправился за напитками.
– Лэд неплохой парень. Не судите о нем по прошлому разу.
Бенбоу вернулся с двумя бутылками пива и кокой. Дрискилл признался:
– Вы, Лэд, просто ошеломили меня своим Крисом. В нашу прошлую встречу вы называли его «она».
– Ну, вы бы поступили так же, если бы защищали интересы клиента. Я не хочу, чтобы парня убили за то, что он слишком много знает, – он здесь совершенно ни при чем. Он всего лишь внес толику счастья в последние годы жизни Герба Уоррингера – за это преступление не вешают, знаете ли.
– Верно… но я чуть в обморок не упал.
– Что ж, признаюсь, я люблю маленькие сюрпризы. Жаль, что все так запутанно и неопределенно. – Бенбоу пригубил колу. – Мне попадались такие дела. Общие очертания животного под брезентом угадываются, нет только полной уверенности: верблюд это, слон или носорог. Но вы точно знаете, что у него имеются четыре ноги, два глаза и рыло и что скотина в чем-то да виновна… а вот насчет доказательств – это другое дело.
– Я хотел бы позвонить в Вашингтон, – попросил Дрискилл, – узнать, как Элизабет.
– Телефон в прихожей, Бен.
Дрискилл позвонил, подождал немного. Его соединили с дежурной по этажу, а та переключила его на врача, занимавшегося Элизабет. В Вашингтоне шел двенадцатый час. Бен внимательно слушал доктора, рассказывавшего, что жизненные показатели в норме, осложнений от операционного вмешательства нет, постоянно ведется аппаратурное наблюдение и… нет, в сознание не приходила. Но реакция на глубокие болевые стимулы – легкое подергивание одной руки – внушают надежду. Дрискилл ощутил, как колотится у него сердце, и приказал себе успокоиться. Ему хотелось быть рядом. Надо только закончить работу, а потом он сможет вернуться туда, где должен быть.
Когда разговор иссяк – Дрискилл мыслями был далеко отсюда, – он распрощался и настойчиво попросил дать ему возможность пешком прогуляться до пансиона на Блафф-стрит.
Когда он вышел от Бенбоу, все еще лил летний дождь. Он стоял под взятым взаймы зонтиком и смотрел сверху на белую парковую эстраду перед зданием почтамта. Струи дождя под фонарями светились призрачным сиянием. Полночь.
Он прошел по краю известнякового обрыва, рассмотрел сверху массивную глыбу здания редакции напротив библиотеки. С деревьев капало, в листве шелестел ветерок. Он попытался разложить в уме все по полочкам, что оказалось чертовски трудно. Ничего подобного ему и не снилось. Плохо дело. Однако все, что он узнал, кажется, вело к одному. У него уже сложилась версия, объяснявшая все… Нет, не все – все, кроме роли Дрю Саммерхэйза. Последнее ему не давалось.
Остановившись над длинной крутой лестницей, прорезавшей обрыв и выводившей к библиотеке и окружавшим ее домам, он слушал журчание воды в водостоке, тянувшемся рядом со ступенями. Дорожка привела его к площадке, расположенной прямо под домом Бенбоу. Там в нескольких окнах еще горел свет. С крыши на нижнюю ступеньку стекали ровные струйки. Внизу единственный огонек светился у дальнего конца туннеля, перекрывающего лестницу. Бен нащупал перила и стал спускаться к этому огоньку…
Свет бил в глаза, слишком яркий, вонзался, как скальпель, боль была почти нестерпимой, он мотнул головой, отчего стало только хуже, и почувствовал, что лежит вверх ногами и совсем промок, и он закашлялся, и кто-то склонился над ним, выговаривая слова незнакомого языка или просто бессмысленные жуткие звуки, а голова раскалывалась до тошноты, и голос звучал издалека, настойчиво и жутко, а лицо саднило, будто он проехался по земле…
Над утесом гремел гром, и молнии раскалывали темное небо. Ливень не принес прохлады. Бенбоу стоял на крыльце, прислушиваясь, глядя сверху на городские огни, казавшиеся туманными пятнами за пеленой дождя. Он вышел проверить перед сном, все ли в порядке в его городе, и ему почудился крик – боли или удивления. Дождь барабанил по улице, играл в лучах фонарей.
Он нашел взглядом темную расщелину, от которой прорезанная в скале лестница вела прямо на Блафф-стрит. Проклятые ступени. На них вечно кто-нибудь спотыкается. Скользкие, как вашингтонские адвокаты. Да и сам обрыв представлял опасность: наверху трава и пара больших валунов, даже ограду не потрудились поставить. Пару лет назад кто-то сидел над обрывом футах в двадцати от начала лестницы – и соскользнул вниз; то ли несчастный случай, то ли самоубийство – так или иначе, парень сломал себе шею. Что ж, придется сходить за фонариком и поискать бедолагу, который в дождь свалился с лестницы.
Бенбоу обнаружил его почти в самом низу растянувшимся по длине ступеньки, как упавшее поперек дороги дерево. Бенбоу схватился за перила, чтобы не разделить его участь, и стал спускаться по скользким, словно смазанным жиром ступеням, покрытым слоем жидкой грязи и мелкими камешками, следуя за раскачивающимся конусом света, лившегося от его мощного фонаря.
Добравшись до упавшего, он увидел, что лицо Дрискилла с одной стороны ободрано, из носа сочится кровь и весь он выглядит не лучшим образом.
– Дрискилл… дайте знак… есть кто живой? – Он провел лучом по лицу, и веки вздрогнули, открылись, и послышалось что-то вроде ругательства. – Дайте знак, шевельните рукой.
На мгновение он подумал, что все кончено.
Потом Дрискилл медленно поднял руку и показал Лэду Бенбоу один палец.
Бенбоу решил, что он будет жить.
Из-за края кофейной чашки Лэд Бенбоу рассматривал лицо Дрискилла, весьма потрепанное. Дождь прошел, и утреннее солнце заливало крыльцо. Окна восьмиугольной комнаты были распахнуты, чтобы впустить любое дуновение, какое подарит этот день. Воздух уже прогревался. Купол здания суда дрожал в знойном мареве.
Крис Моррисон стоял у окна с кружкой в руках, сдувал пар, остужая горячий кофе.
Дрискилл, после того, как его более или менее обработали, спал плохо. Лицо саднило, голова болела. Впрочем, как заметила однажды Элизабет, он хорошо поддавался обработке.
– Так что с вами случилось? – спросил Моррисон.
– Объясните вы, Лэд. – Кажется, при падении на цементные ступени у него треснул зуб.
– Основательно меня напугал, но потом вцепился за мою руку и поднялся, – заключил Бенбоу, описав, к чему привело Дрискилла нападение на темной лестнице. – И тогда сказал мне, что я должен найти второго.
– Подонок сбежал, – пробормотал Дрискилл.
Его распоротый на ленточки пиджак лежал на спинке стула. С рубахой то же самое. Но крови нет. Ночь он провел в одной из свободных спален в доме Бенбоу.
Тот сидел за письменным столом спиной к широкому окну, попыхивал трубкой. Дым венчиком повисал у него над головой.
– Повезло нашему другу Дрискиллу!
– Я думал, мне здесь бояться нечего. Я же в Айове! Прошел уже до половины спуска, когда услышал сзади его шаги. Обернулся на звук, и тут он вроде бы повалился на меня – наверное, прыгнул. Нож у него
