– Мне, черт возьми, откуда знать? – Теперь его раздражение стало явным, и он промокнул лоб платком.
– Мы знаем, что Герб Уоррингер был убит по вашему приказу, и знаем из-за чего. Вы проговорились при нем – и ему не понравилось то, что он услышал. Ему не понравилась власть над разведслужбами, которую дают вам спутники…
– Чушь. Работа со спутниками опиралась в первую очередь на Герба. Я его с детства знал. И его отец работал на моего отца. Уверяю вас, его смерть стала днем скорби для «Хартленд».
– Он понял, что нельзя допускать использования разведслужбами принадлежащих вам спутников. Он понял, что вы в курсе всего – от вас зависело, сколько узнает разведка, поскольку у вас была возможность вмешиваться в работу систем наблюдения. Ему не понравилась мысль, что Боб Хэзлитт определяет внешнеполитический курс Соединенных Штатов.
– Вы действительно рассчитываете, что я всерьез приму подобные обвинения?
– Вообще-то, мне все равно, Боб. Я просто счел, что приличия требуют предложить вам выход. А если нет, то пуф! – и вас нет, как бы вы к этому не относились.
– Бьюсь об заклад, у вас нет и подобия доказательств – говорю как объективный наблюдатель. Их попросту быть не может. Потому что вы все это выдумали. Но извините, я вас перебил. Ваш рассказ поражает воображение.
– В нем имеется пара глав о вашем влиянии на «Ай-си-оу» и еще парочку агентств. Нам известно о ваших милых делишках со спутниками, о шантаже в пользу других стран и о способах, которые вы использовали для получения власти над агентствами. Все дело в технологиях – вы ими располагали, вы получили к ним доступ через правительственные контракты такого объема, что рядом с ними Вторая мировая представляется играми в песочнице. Правительство позволило вам развиваться за государственный счет – это было время, когда все передавалось в частные руки. Политики нашли способ справиться с дефицитом – перекачать средства и разрешить вам построить личный спутниковый флот. О, Америка многое получила за свои деньги – только ей пришлось взять вас в долю. – Дрискилл тяжело перевел дыхание и безмолвно воззвал к Господу, моля направить его. Он играл роль без единой репетиции.
– А теперь послушайте-ка меня, вы, надутый сукин сын! – Хэзлитт сжал кулаки, на побагровевшем лице потерялась краснота солнечного ожога, глаза пылали. Телохранитель в двадцати футах от них беспокойно шевельнулся, как бойцовый пес, ожидающий, когда его спустят с поводка. – Не знаю, о чем вы там думаете, но вы обвинили меня в планировании покушения на президента…
– И это чистая правда, Боб. Вы не можете – повторяю, никак не можете – допустить опубликования бюджета разведслужб. Сколько бы они не подчищали бухгалтерские книги, рано или поздно Конгресс спросит, куда подевались миллиарды долларов… А они ушли в «Хартленд»… И Чарли Боннер сумеет это доказать.
– Чарли – биржевой шулер? Что-то я сомневаюсь, что его станут слушать, Бен.
– Прекрасно. Давайте проверим. Потому что мы рассмотрим все под микроскопом. Мы знаем, кто заправляет нападками на президента, мы знаем, как это делается…
– Вы меня смешите, Бен, честное слово.
– У нас столько дерьма на Арнальдо Ласалла, что у него просто не останется выбора – он выдаст нашу версию в своей программе. Он публично выступит против вас. Он служил у вас на посылках, набирал рейтинг за счет полученного от вас вранья… Но теперь он наплюет на вас ради более увлекательного, более горячего сюжета. Кого можно купить, того можно и перекупить. – Он видел, как вздулись желваки на скулах у Хэзлитта, видел, как тот сглотнул. – То же самое относится к Балларду Найлсу. Мяч в лунке.
– Я просто не верю своим ушам!
– И это еще не все, Боб. Вы послали своего человека убить Рэйчел Паттон, молодую женщину, совершенно случайно замешавшуюся в заговор…
– Заговор? Вы с ума сошли!
– Мы знаем, что вы затянули петлю на шее у Чарли Боннера – повесили на него аферу с акциями. Наверно, вы оценили иронию: воспользоваться деньгами правительства, чтобы подставить президента! Он не скупал акции – их скупил Тони Саррабьян, а вы подделали сертификаты на президента. И втянули невинных людей вроде Рэйчел Паттон. А когда ловушка была налажена, принялись убивать всех, кто о ней знал – Хэйза Тарлоу, Дрю Саммерхэйза и Рэйчел Паттон… А когда поднялся шум, вы совершили ужасную ошибку – напустили своего громилу на мою жену. Она лежит в коме, а вы называете меня сукиным сыном…
Бен внезапно замолчал. Он понимал, что выходить из себя сейчас – недопустимая роскошь. Он обстреливал Хэзлитта всем, что сумел раскопать, всеми безумными идеями, зародившимися, пока он лежал без сна этой ночью. Он полагался на единственный принцип: что-то да окажется правдой или достаточно близким к истине, чтобы пробить оборону Хэзлитта. Он чувствовал себя как во сне, когда прыгаешь из самолета без парашюта в надежде на удачу.
– И меня он пытался убить в Сентс-Ресте, однако же я здесь и предоставляю вам последний шанс. У нас все документировано, записаны на пленку признания под присягой, и президент прислал меня только для того, чтобы предложить вам выход. Он не желает выставлять вас на позор, потому что этот позор запятнает и партию, и саму Америку – в то время когда президент всерьез собирается покончить с вашим тайным правительством и начать вторую американскую революцию…
– Вы, верно, сошли с ума, Бен.
– Вы же знаете, что это не клевета, Боб. В том-то и дело, что знаете. И я не один. За мной – Белый дом, и министерство юстиции, и доказательства, оставленные Гербом Уоррингером, которые выплыли на свет только в последние две недели. Герб оставил нам всю документацию, расставил все точки над «i». Такого врага, как он, никому не пожелаешь – искренне верующий, лишившийся всех иллюзий. Можете кипятиться сколько угодно, можете все отрицать, но если мы не договоримся сейчас, на этом самом месте, все попадет в газеты и на телевидение. У президента нет времени ждать, пока вы выпустите пар. Ему придется вас свалить, и зрелище будет не из приятных. Обвинение уже готово, и генеральный прокурор может обнародовать его в любую минуту. Завтра открывается съезд… и правда о Бобе Хэзлитте через пару дней попадет во все газеты. Подумайте, Боб. Вас арестуют, обвинения, выдвинутые против вас, прозвучат в прессе и в эфире. Народ и мир станут смотреть на вас, как на одного из тех, кто наживается на войне, – только войну вы вели за «Хартленд», за себя, за власть над сердцами и душами – вы не воевали в чужих землях с врагами своего народа, вам не требовалась отвага и храбрость в борьбе за высшее благо. Хотел бы я знать, кто поверит хоть одному вашему слову после того, как люди узнают правду: что вы – всего лишь один из мерзавцев, наживающих богатства, ступая по трупам тех, кто лучше вас. А тот, кто убивает по вашему приказу, – он знает, что вы из себя представляете? Знает, что вы всего-навсего алчный подонок, жаждущий власти, чтобы распоряжаться жизнью и смертью других? А если ваш убийца – человек принципов? Какая была бы ирония… Он, вероятно, маньяк – так что, может быть, верит в вас, в вашу борьбу за безопасность Соединенных Штатов, против торжества неверных, в защиту старых американских ценностей, за право держать под сапогом низшие народы. Что он подумает, когда узнает, что вам нужны только деньги и власть, что вы просто очередной мудак-политикан, готовый убивать ради своего избрания? Вот до чего дошла Америка! Господи, как же вы отвратительны вместе со своими союзниками, всеми этими Найлсами, Ласаллами и Саррабьянами.
Хэзлитт повернулся к нему, медленно улыбнулся, взглянул на часы.
– Ваше время истекло, Бен, и должен вам сказать, что со мной блеф не проходит. Может, кого другого удалось бы взять на пушку, но только не Боба Хэзлитта, как вы не понимаете? Я боец. Я веду бой за свою страну…
– Подумайте хорошенько, Боб.
– И я знаю, каким курсом должна следовать нация. Я вижу будущее и знаю, что мы должны сделать, чтобы прийти к нему. И я понятия не имею, о чем вы тут толкуете. Убийца, терроризирующий города и
