Марат растерянно покачал головой.
— Это же объемное изображение кристаллической структуры алмаза! Трехмерная кольчуга из тетраэдров! Усманов все еще не понимал.
— Да посмотри же, это вовсе несложно. Квадраты видны, когда с оптической осью микроскопа совпадает ось четвертого порядка кристалла, а равносторонние треугольники — при совпадении оси третьего порядка. Понимаешь? Представь, что ты смотришь с разных сторон на объемную модель алмазной решетки.
— А! — До Марата наконец дошло. Он даже языком щелкнул от восторга. — Но как может получиться такое?
— Черт его знает! Да… Непонятным образом тонкая структура алмаза проявилась в интерференционных фигурах. Да… Впрочем, эти фигуры всегда связаны с элементами симметрии кристаллов. — Чернов опять прильнул к окулятору. — Но такого феномена еще никто не наблюдал… Поистине кристалл находится в состоянии решетки! А ты обратил внимание на то, что в вершинах некоторых треугольников и квадратов, то есть на том месте, где расположены атомы углерода, светятся округлые пятнышки? В их расположении нет никакой закономерности…
— Товарищи, заканчивайте, — вмешалась вдруг «королева». — Ваше время истекает.
— Фотографировать! — приказал Чернов.
Марат принялся поспешно щелкать затвором, меняя увеличение и выдержку. Пленка кончилась, он быстро перемотал ее, сменял кассету и снова фотографировал. Хозяйка Алмазного фонда осторожно переворачивала кристалл. Тот показывал то отполированные фацетки, то чистые сверкающие грани, то грани с изящно вырезанными именами Бурхан-Низам-Шаха, Джихан-Шаха и Фатх-Али-Шаха…
7. ТРЕТЬЯ НАДПИСЬ
Полночных солнц к себе нас манят светы…
В колодцах труб пытливый тонет взгляд.
Алмазный бег вселенные стремят:
Системы звезд, туманности, планеты.
Во имя аллаха, справедливого, милосердного!
Отрешись от земных забот, Фатх-Али-Шах, владыка Ирана, и посмотри вверх. Черный бархат небосклона усеян тысячами мерцающих звезд, словно праздничный плащ блестками. Голубым пламенем полыхает Риджл, рубиновым светом сияет Ибт-ал-Джауз, оранжевой яростью тигриного глаза наливается ал-Дабаран.[11] Много звезд на небе, не назвать их, не перечесть — и все-таки нет среди них лишней. Если даже самая слабая звездочка погаснет — опустеет и почернеет в этом месте небосклон…
Спокойно мерцают звезды, спят мусульмане. Но не спится старому Фатх-Али-Шаху. Нет ни особых забот, ни тревог, ни огорчений — а не спится. Шах покряхтел, поднялся с постели и запахнул на груди тонкий халат. Пойти разве проведать строптивую жену? Юная армянка пыталась убежать из гарема, но была поймана у городских ворот.
Мягко ступая по коврам, шах прошел в соседнюю комнату мимо застывшего у двери евнуха. Жена лежала на широкой доске, тонкое лицо ее ярко освещала масляная лампа. Маленькую голову охватывало грубое деревянное кольцо, загруженное свинцовыми шарами, Свинцовые шары сдавливали лоб, виски, темя и затылок жены.
Фатх-Али-Шах сочувственно поцокал языком:
— Больно?
Жена молчала. Выпуклые черные глаза были полуприкрыты воспаленными веками, искусанные губы плотно сжаты.
— Не надо убегать, — наставительно молвил шах. — Убегать нехорошо. Разве я тебя обижал?
Он не дождался ответа, покачал головой и вернулся в свою комнату. Кряхтя, взобрался на постель, уставился на звезды.
Щедро рассыпал аллах по ночному небу небесные светильники, и кажется, что нечем затмить их блеск. Но вот взошла луна — и померкли звезды. Почтительно расступаются они, давая дорогу золотисто- желтому диску. Если звезды можно уподобить и блистательным красавицам, и стремительным полководцам, и непоседливым купцам, и тусклым простолюдинам, то луна, конечно же, звездный шах. Луна властвует на небе, как Фатх-Али-Шах — на земле.
Владыка Ирана повернулся на другой бок и поправил бороду. Роскошная борода начиналась почти от самых глаз, сбегала на грудь и двумя белейшими клубами дыма уходила к ногам. Опершись локтем о мягкую подушку, шах прикрыл Покрасневшие от бессонницы глаза и снова задумался. Мысли его устремились высоко.
Приближается тридцатилетие славного правления, это событие требует увековечения. Правда, имя владыки запечатлено в сердце каждого подданного, но хотелось бы материала подолговечнее. И тут шах вспомнил об огромном алмазе из сокровищницы. Вот поистине царственный камень! Два века он несет на гранях имена двух индийских владык, и за это время ни одна черточка не стерлась. Счастливая мысль, внушенная аллахом, так поразила повелителя, что он даже сел в постели, подобрав под себя ноги.
Сто лет назад грозный Надир-Шах вторгся в Индию и разгромил государство Великих Моголов. Число сокровищ, захваченных в Джихан-Абаде, превосходит вероятие. Списки свидетельствуют, что одними лишь алмазами, яхонтами, изумрудами и лалами[12] набили шестьдесят ящиков. Украшенные драгоценными камнями сабли, кинжалы, щиты, перстни, перья к чалме, кресла едва уместились в двадцати одном вьюке. Только для того, чтобы увезти трон Великих Моголов, потребовалось восемь верблюдов. Число же золотых динаров не поддавалось никакому учету. Среди привезенных в Хорасан сокровищ оказался и желтоватый алмаз. «Такие неслыханные сокровища видя, — восклицает летописец, — все обезумели!»
Шах вздохнул и снова прилег на подушки. Увы, где все эти сокровища? За сто лет беспутные предшественники растранжирили большую половину, а оставшееся поглотили неудачные войны с кяфирами[13] и гарем…
Гарем — украшение престола. Самое сладостное олицетворение власти гарем. Светлые северянки, пламенные дочери франков, капризные и нежные арабки, черные телом эфиопки и черные в страсти испанки обнимали его ноги, исполняли любое желание, выражаемое одним лишь шевелением пальцев. Среди юных жен Фахт-Али-Шах чувствовал себя не только владыкой, но и поэтом. И нередко посреди ласк он отодвигался от пылкой жены, торопливо хватал приготовленные калам и бумагу и, брызжа чернилами, словно кровью, торопливо записывал витиеватые строки газели:
А игривое рубаи, которое он придумал только вчера наедите с юной эфиопкой, даже не надо записывать, ибо такие стихи забвению не подвластны:
