2-й городовой. Что и следовало доказать.
Он брезгливо поднимает платок, подвязывающий щеку Ленина, шмат ваты падает на землю. Другой рукой он поднимает рыжий парик. Перед ними стоит лысый человек с голым лицом.
Рахья. Вы подняли руку на товарища Ленина. Ваши имена проклянет все прогрессивное человечество.
2-й городовой. Пошли в машину. В отделении мы разберемся, чьи имена проклянет человечество. Тех, кто жуликов ловит, или тех, кто квартиры заслуженных артистов грабит. Сволота поганая. А ну, пошел!
Рахья. Мне вас жалко!
1-й городовой. Надо будет проверить – может, они в самом деле из психушки драпанули.
2-й городовой. Они еще будут ваньку ломать. Но мы тогда старшину Борзого позовем. Он умеет с такими разговаривать.
Ленин. Я – народный артист РСФСР! Я Ленина в кино играл!
Это последние слова, которые доносятся из-за кулис.
Некоторое время царит тишина. И в ней еле слышно доносятся слова Раисы Семеновны.
Раиса Семеновна. Они сейчас живут в Израиле и ничего себе устроились.
Голос Когана. А как Глеб?
Раскатывается выстрел.
Коган. Наконец-то. Кажется, это «Аврора». Сейчас нас накроет.
Они замолкают и ждут. Тихо. Совсем тихо. Только похрапывает кто-то. В буфет входит еле видная темная фигура. Останавливается и шепчет.
Керенский. Зося, ты спишь?
Зося. Нет.
Керенский. Я тебя не разбудил?
Раскладушка с Зоей стоит ближе других к рампе. Остальная комната тает в темноте. Керенский присаживается на край раскладушки в ногах Зои. Разговор происходит полушепотом. Порой, когда они замолкают, слышны отдаленные выстрелы и очереди.
Не вставай, отдыхай. Неизвестно, когда удастся снова отдохнуть.
Зося. А как вы, Саша?
Керенский. У меня пассивная роль. Мой совет министров режется в преферанс с примкнувшим к нему Бундом. Ребятами на баррикадах командует Колобок. Они в основном гоняют мародеров и всякое хулиганье.
Зося. А почему же они не идут на штурм?
Керенский. Я спрашивал у японских телевизионщиков. Они, правда, без переводчика и не все понимают. Но, по их расчетам, штурм уже идет. Но связи со Смольным нет.
Зося. А мы не можем позвонить, спросить, чего же нас не берут?
Керенский. В Смольном все время занято.
Зося. А вам страшно?
Керенский. Нет. Мне странно. Ну разве мне вчера утром могло прийти в голову, что я на самом деле буду защищать Зимний дворец?
Зося. А мне-то каково? Я же член комитета комсомола. И вот в вашем стане.
Керенский. У меня бабушка Зимний брала. Правда, потом ее посадили.
Зося. А нас посадят, если мы его вовремя не отдадим.
Керенский. Пока речь шла только о ценностях, я держал нейтралитет. Но когда оказалось, что опасность грозит вам, то я избрал сторону справедливости и порядка.
Зося. Если у вас это личное, то зря. Я привыкла сама обходиться. И обо мне есть кому позаботиться!
Керенский. Зря в таких вещах не бывает. Как премьер-министр и руководитель обороны Зимнего дворца я просмотрел в отделе кадров личные дела сотрудников.
Зося. Вы не имели права!
Керенский. Я сейчас на все имею право. Так вот, Зося, вы расстались с вашим мужем уже более года назад и проживаете вместе с мамой и дочкой четырех лет на Большой Подьяческой в доме 12, квартира 8.
Зося. Как вы посмели!
Керенский. Разве это секрет?
Зося. Это от вас секрет.
Керенский. Почему? Нет ничего дурного в нашей взаимной симпатии. Вы – командир женского батальона смерти, я – председатель Временного правительства. Судьба предназначила
