Сердце у меня начинает трепетать, как весенний мотылек. Как же он хорош – широкоплеч, свежевыбрит. Надраенные до блеска «инспекторы»![21]
Мне стоит больших трудов не уронить поднос.
Почему, ну почему я была такой идиоткой? Почему обвинила Люка в том, что он проболтался Шери о дипломе? Почему, если сама не могу хранить секреты, надо огульно обвинять остальных в том же?
– Приятель, ты не видел своего кузена Блейна? – спрашивает у Люка Баз. – Никто не может его найти.
– Нет, не видел, – отвечает Люк. От меня не ускользает, что смотрит он при этом на меня. Вот только что означает этот взгляд, мне не понять, хоть убейте. Ненавидит ли он меня? Или я ему еще нравлюсь? И думает ли он вообще обо мне? – А в комнате у него не смотрели? Блейн – засоня, я хорошо это помню.
– О, хорошая мысль, – говорит Баз и уходит, оставив нас с Люком наедине. Этой возможности я искала все утро. Не давая Люку опомниться, я говорю:
– Люк, – голос у меня звучит очень мягко по сравнению с тем, как стучит в ушах пульс. – Я хотела сказать… насчет вчерашнего… Шери мне сказала…
– Давай забудем об этом, – сухо говорит Люк. У меня на глазах выступают слезы.
Шери сказала, что он испытывает горечь. И я могу его понять. Но неужели у меня нет шанса даже извиниться?
Но прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, к нам подходит месье де Вильер – очень посвежевший в светло-кремовом костюме – с бутылкой шампанского в руке.
– Лиззи, Лиззи, – весело упрекает он меня. – Это что же, я гляжу, у тебя пустые бокалы. Иди-ка к мадам Лорен и наполни их.
– Давай я схожу, – говорит Люк и пытается забрать у меня поднос.
– Я схожу. – Мои попытки вернуть поднос безрезультатны. От катастрофы нас спасает только то, что на подносе всего три фужера, причем два из них – пустые.
– Я сказал, я схожу, – говорит Люк и снова тянет на себя.
– А я говорю, я…
– Лиззи!
Мы все трое – я, Люк и его отец – оборачиваемся и видим совершенно великолепную Биби де Вильер в сливочно-желтом платье и живописной шляпке.
– Лиззи, где ты нашла это платье? – Голос ее звенит от возбуждения.
Я смотрю на себя. На мне мандариновое платье, которое я последний раз надевала в Хитроу, когда хотела поразить Энди… миллион лет назад. Это единственная вещь из тех, что у меня с собой, которая хоть отдаленно подходит для свадьбы. То, что я не могу надеть под него белье, не в счет. К тому же никто, кроме меня, об этом не узнает.
– В магазине, в котором я работаю в Миннесоте…
– Да не это, – перебивает миссис де Вильер. Она как-то радостно взволнована и немного обеспокоена. Но это, кажется, ничуть не смущает месье де Вильера. Он смотрит на нее, как на долгожданный рождественский подарок.
– Я про то платье, которое на Викки, – говорит мать Люка. – То, которое, как она говорит, ты подогнала под нее за ночь.
Люк вдруг как-то странно застывает. Месье де Вильер по-прежнему пожирает супругу влюбленными глазами.
Заметив напряжение Люка, стараюсь ответить на ее вопрос как можно осторожнее.
– Я нашла его здесь, в Мираке. На чердаке.
– На чердаке? – Миссис де Вильер поражена. – Где на чердаке?
Я не понимаю, что происходит. Ясно одно: интерес миссис де Вильер к «Живанши» вовсе не праздный. Может, это ее платье? Размер подходит… оно как раз Викки, а Викки – ее племянница, значит…
Нельзя признаваться, в каком состоянии было платье, когда я его нашла. Этот секрет я унесу с собой в могилу.
В отличие от всего остального, что мне известно.
– Я нашла его в специальной коробке, – сочиняю я на ходу. – Оно было завернуто в ткань, любовно завернуто…
Понятно, что моя речь удалась, поскольку миссис де Вильер поворачивается к мужу и восклицает:
– Ты сохранил его! После стольких лет!
И неожиданно бросается на шею отцу Люка, который сияет от счастья.
– Ну, конечно, – говорит месье де Вильер. – Конечно, я сохранил его! А ты как думала, Биби?
Хотя ясно – во всяком случае, мне, – что он понятия не имеет, о чем говорит его жена. Он просто счастлив снова держать ее в объятиях.
Рядом, я слышу, вполголоса чертыхается Люк.
Я боюсь, что снова ляпнула не то, и смотрю на него. Но он улыбается.
– Что все это значит? – спрашиваю я.
