на что опереться… а внизу пропасть… глубокая… бездонная…
Полина выронила нож и обеими руками вцепилась в край стола.
ДВЕРЬ
Над ними были звезды. Чужие звезды, не такие, как на Земле. И не только потому, что очертания созвездий немного изменились, — здесь звезды приобретали особый смысл, здесь они были не далеким, почти призрачным украшением небосвода, а единственной реальностью окружающего. Все знали, что перед ними не подлинная картина мироздания, а лишь копия, нарисованная наружными антеннами, на куполообразном экране, — однако это ничего не меняло. Недаром устав Корабля предусматривал проводить воспитательные беседы с детьми в рубке — только перед лицом вселенной можно до конца осознать всю дерзновенность предпринятого ими: жалкая горстка людей, слабых существ, жизнь каждого из которых мгновение, с трудом оторвавшись от своей заурядной планетки, с трудом преодолев притяжение своего заурядного солнца, — рискнула познать бесконечность звезд, назвать себя равными им.
Нет, сколько ни внушай подрастающему человеку, как ответственна его задача, какие надежды связывает с этой экспедицией Земля, доводы разума ничто перед эмоциональной встряской, когда человек остается наедине со звездами. Только здесь ощущаешь себя частью великого сообщества людей, одним из пяти миллиардов, выполняющим особо ответственную миссию, только здесь понимаешь, что на тебя смотрит человечество, — и поэтому в полной мере сознаешь себя не пассивным пленником Корабля, а личностью, от которой зависит будущее Земли.
Полина смотрела на звезды глазами взрослой, много передумавшего, много выстрадавшего человека. Александр — холодно, серьезно, озабоченно, как рассудительный юноша и будущий командир. Люсьен смотрела восторженными детскими глазами, но к ее наивному девичьему восторгу уже примешивалось удивление пугающим несоответствием масштабов звезд и дерзнувшего познать их человека.
Да, непросто было Полине начать разговор. Она откладывала его со дня на день, с часу на час, и, чем дальше откладывала, тем меньше оставалось в ней решимости. Еще слишком слабая, издерганная и взбудораженная, она боялась, что не выдержит, расплачется перед детьми — и все только испортит.
«Бесстрастно, совершенно бесстрастно, — уговаривала она себя. — Сообщи им обо всем сухими официальными словами, как сделал бы это Консультант. Вот именно, как старина Консультант. Факты, только факты!» Но уговоры не действовали. Ее сковывала ответственность предстоящего разговора, в котором малейшая ошибка, малейшая фальшь может оказаться непоправимой.
— Я должна сказать вам об этом, — трудно проговорила наконец Полина. — Свен ушел от нас!
Александр молча ждал объяснений. Люсьен не выдержала:
— Ушел? Ушел с Корабля?! Что значит — ушел? Куда?..
Вымученная улыбка скользнула по лицу Полины. Так она и знала. Их интересует не почему он ушел, а куда ушел. Куда можно уйти с Корабля, несущегося среди звезд?!
— Устав запрещает сообщать об этом детям, не достигшим восемнадцати лет. Но я должна раскрыть вам все, у меня нет другого выхода. Обстоятельства изменились, и в этих обстоятельствах приходится считать вас взрослыми. Те, кто сконструировал Корабль и направил его к звездам, предусмотрели для членов экспедиции возможность «уйти». Это было необходимо. Во-первых, человечество не вправе насильно посылать кого-либо на подвиг, подвиг — дело сугубо добровольное, а ведь наш полет — своего рода подвиг. И коли у нас нет иного способа отказаться от участия в этом подвиге, предусмотрена возможность «уйти». Во-вторых, «уйти» может человек, почувствовавший серьезные отклонения в своей психике. Истерик, брюзга, человеконенавистник способен вывести из строя весь экипаж. Поэтому он имеет право сознательно избавить Корабль от своей персоны. И, наконец, «уход» предусмотрен для лиц, совершивших преступление. Тоже добровольный «уход»…
— Но уход… куда? — опять не выдержала Люсьен.
— Подожди, девочка, всему свое время. Корабль уже знает два случая «ухода». Когда умер Джон, первый наш командир, «ушла» Софи, его жена: она не могла жить без Джона. Позднее «ушел», совершив преступление, Рудольф. Какое преступление, как, что и почему — вы узнаете, когда будете изучать историю Корабля. Пока важно не это. Важно, что и Софи, и Рудольф имели веские основания «уйти». Почему «ушел» Свен, я не знаю. Не вижу оснований.
— Разве он ничего не сказал вам, тетя Полина?
— Нет, девочка, он ничего не сказал нам. Может, в будущем мы поймем это, во всяком случае, постараемся понять. А теперь спустимся вниз, я покажу вам, куда «ушел» Свен.
Они покинули рубку и, миновав жилые помещения и три этажа складов, спустились к машинному отделению. Едва заметная вибрация корпуса ощущалась здесь не больше, чем там, наверху, но шум работающего двигателя слышался отчетливее. Полутемный коридор уперся в овальную стальную дверь.
— Прежде Корабль кончался для вас здесь, — сказала Полина, набирая шифр на замке. — Теперь посмотрите машинное отделение. Реактор и все вспомогательные системы работают автоматически, но вход людям разрешен.
Дверь открылась, в помещении вспыхнул свет. Молча прошли и бесконечным серпантином узкого серого коридора, остановились у другой такой же двери. Дальше идти было некуда. Полина нажала рукоять — и в массивном корпусе двери появилось крохотное оконце. За его синим стеклом бушевал адский пламень.
— Вот эта дверь. Она открывается особым секретным шифром, который вы узнаете от Консультанта в двадцать лет. За этой дверью нет ничего. Там — реактор.
Глаза Люсьен округлились, в них заплясали синие отблески.
— Значит, он «ушел» туда, — прошептал Александр.
— Да, он ушел туда.
— Но ведь это жестоко! — выкрикнула, ломая пальцы, Люсьен. — Зачем они придумали эту чудовищную дверь?!
— Я не имела права посвящать вас в тайну «ухода», но так случилось, слишком рано приходится вам взрослеть. Да, девочка, это жестоко. Но есть в жизни жестокости, без которых не обойтись. Без этой заранее предусмотренной жестокости экспедиция никогда не достигла бы Цели.
— Почему? Почему?!
— Потому что человек, не желающий лететь к звездам, чувствовал бы себя пожизненным узником, заключенным в Корабль без всякой вины. Потому что опасно жить бок о бок с преступником или сумасшедшим. И раз уж человек решил покончить с собой, разве лучше, если бы Свен повесился у себя в каюте и его увидела Марта? Нет, дети, поверьте мне и не называйте жестокостью то, что со временем оцените как гуманность. Конечно, «уход» — явление исключительное. Но человек всегда должен иметь возможность выбора.
— Вы оправдываете его?! — задыхаясь, выкрикнул Александр.
— Никогда!
И тут она сорвалась. Не хватило выдержки, не хватило железной бесстрастности Консультанта. А главное, только здесь, у этой двери, окончательно осознала она всю глубину своего одиночества.
Одна, навеки одна!..
ПЕРВЫЕ
Что сталось бы с нею в эти дни отчаяния и безнадежности, если бы не ежеминутная поддержка отца?
Большой, бородатый, с густым низким голосом и добрым взглядом из-под лохматых бровей, он, как в
