нашем золотом детстве?
Слезы навернулись у нее на глаза, и она стала прежней, милой сестренкой.
– Анюта, – порывисто начал я, – мы поможем тебе, чтобы тебе было хорошо.
– Мне будет трудно снова разыскать себя, – сказала Анюта, – но мне поможет Яша. Он хороший человек… Нам нужно не только восстановление города, дома, а вот надо еще восстановить… вернуть иногда утерянный смех… радость…
Мы расстались с сестрой утром. В этот день я уходил с гвардейской дивизией Градова.
Глава двадцать вторая
Ответственность за грядущее
Прошла война, пришел мир.
На Балканах, освобожденных нами, мы пели песню балканских полков. Это была веселая песня победы и грядущих трудов.
А потом к нам приехал генерал-полковник Шувалов. И он сказал нам:
– Вам, молодежь, предстоит завершить дело Ленина – Сталина. Коммунизм – единственное опасение человечества от гибели. Возьмем недалекий пример, гвардейцы. Представьте себе, если бы в нашей стране тридцать лет назад не победила идея социализма, если бы лучшие люди того времени не пошли на штурм Зимнего, Перекопа, Красной Горки, если бы к этому времени не созрела наша страна, как далеко было бы сейчас отброшено назад человечество! Фашизм нес гибель миру. И мир был спасен от гибели прежде всего нами, товарищи! Вы с победой прошли по Балканам, гвардейцы! Вас видели София, Белград» Бухарест, Будапешт и изумленная Вена! Везде, где ни шли, вы сеяли семена коммунизма. Семена эти прорастут на землях Европы, как проросли они на нашей земле. И наша задача – уберечь эти ростки, чтобы цветы коммунизма зацвели и не были сожжены огнеметами и пламенем атомных бомб…
Шувалов был очень взволнован: ведь он говорил свою последнюю речь полкам, которые прошли с ним от Сталинграда.
…И вот я на родине. Отец работал в колхозе, он был уже стар. Был построен на том же месте новый дом. В озоем доме под цинковой крышей жили Устин Анисимович и Люся.
В первый же день моего приезда мы с Люсей пошлы в местный Совет. Люся расписалась рядом со мной, подняла на меня свои счастливые светло-сиреневые глаза, и губы ее дрогнули в хорошей улыбке.
– Ну вот, Сережа, и нашла я, наконец, своего сказочного королевича!
Мы шли из Совета по аллее платанов, взявшись за руки, как дети. Позади шагали отец с матерью и прихрамывающий Устин Анисимович, то и дело прикладывающий к лицу белый платок. Безоблачно-ясно было просторное небо над хребтом Абадзеха, и чистый горный воздух вдыхали мы, как и тогда, на плато партизанской Джейлявы.
Мы пошли с Люсей к Фанагорийке. За рекой косили, и оттуда тянуло пряным запахом свежего жнивья, а дальше, где в июльском зареве жатвы лежала прикубанская равнина, как корабли, плыли комбайны, и степные орлы кружились на знойном ветровом потоке.
Новые участки для застройки опускались к реке, еще только окопанные канавами. Ямы для посадки деревьев чернели правильными рядами.
Горный прозрачный воздух передавал самые малейшие звуки: и шорох камней под ногами скота на Фанагорийском перекате, и крик гусиной стаи, переплывавшей к крутому берегу, и тихое «тега-тега-тега», которым подзывала гусей девочка, стоявшая над обрывом.
Мы шли с Люсей об руку по выгону, заросшему свежим подорожником. Много цветов цикория усыпали весенний травостой.
Пронзительный мальчишеский свист прорезал прозрачный воздух. Чья-то стриженая, ершистая голова показалась на островке над красными прутьями верболоза. А возле наших ног, прихватив штанишки руками, прошмыгнул мальчишка.
И все это: и река, и прутья верболоза, и этот мальчишка, напоминало мне далекие дни детства. Мы с Люсей говорили о судьбе нашего поколения.
Жизнь наша тесно сплелась с судьбой нашего социалистического государства. Нам повезло в жизни. Мы видели мобилизацию сил в преддверии большого испытания, мы прошли твердым шагом по окровавленным полям войны, по полям Европы. На наших глазах начали подниматься из пепла города, снова зазвенели под колесами рельсы и стала плодоносить земля, политая кровью.
– Что же дальше ты намерен делать? – спросила Люся.
И я думал: «Может быть, мне демобилизоваться, как сделали многие мои товарищи, уйти из армии?» Страна строилась, и я испытывал желание работать, чтобы скорее залечить раны моей родины.
Народ видел прах своих городов, большим напряжением всех своих сил, и моральных и физических, отогнал от себя зловещую птицу войны и теперь не хочет, чтобы она снова взметнула своими черными крыльями над его головой. Никто не хочет повторения того, что было! И я не хочу. Что же делать?
Я вспомнил Карашайскую долину, нашу беседу с Лелюковым в крымских лесах, когда мы с остатками парашютного отряда уходили к фортам Севастопольской крепости. Да, в случае новой опасности для нашей родины мы должны вступить в битву, имея высшее образование, как и подобает воинам, идущим к вершине коммунизма.
…И вот я в столице, в Москве.
Я поднимаюсь по широким гранитным ступеням академии имени Фрунзе и вхожу в ее широкие двери.
Примечания
1
У торпедных катеров днище для быстроты хода не ровное, а уступами, – называется «редан».
2
Тузик – легкая шлюпка на двух человек.
