унижениям, пенсии выплачивались неаккуратно, ветераны ходили в лохмотьях. За время реставрации не проходило, кажется, дня без того, чтобы в казармах не раздавались крики «Да здравствует император!». Солдат носил белую кокарду, но в глубине своего ранца он хранил, как святыню, старую, трехцветную. Войска служили Людовику XVIII, но предметом их культа оставался Наполеон, и они были уверены в том, что снова увидят императора в треуголке и сером сюртуке. Во время переходов, на стоянках и в караулах все разговоры сосредоточивались вокруг одной темы: «Он вернется!».
Эти слова стали как бы паролем, не нужно было никому объяснять, кто вернется, куда и почему… 15 августа 1814 года более чем в сорока казармах Франции солдаты шумно и даже вызывающе справляли праздник Св. Наполеона — небесного покровителя императора Наполеона. И офицеры, которые все прекрасно понимали, ничего не могли поделать. Да и не желали. Старых офицеров раздражали благонадежные молодые выскочки из дворян, назначенные им в начальство Людовиком. Раздражали не менее, чем солдат раздражало новое белое знамя — символ интервентов, от которых они когда-то освобождали страну.
Старые солдаты в казармах рассказывали прибывшему пополнению о недавних славных победах ныне униженной Франции. И о том человеке в скромной треуголке, который сделал из Франции великую империю, равной которой не было со времен самого Рима. Старые солдаты рассказывали новобранцам о Маренго и Аустерлице, о Фридланде и Эйлау, о древних пирамидах, о таких жарких странах, где яичницу можно изжарить прямо на песке, и о таких холодных, где птицы от мороза падают на лету. Мальчишки раскрыв рты слушали про великие подвиги и великую империю. Гвардейцы вспоминали сцену прощания императора со своей гвардией, его слова: «Солдаты! Мои старые товарищи по оружию, с которыми я всегда шел по дороге чести, нам теперь нужно с вами расстаться… Я хотел бы вас всех обнять…» Голос Наполеона пресекся, горло сдавило. Слезы катились по усам старых солдат. Разве можно такое забыть?..
Недовольна Бурбонами была и буржуазия. Вздохнув поначалу от наступления мира, промышленники уже через несколько месяцев взвыли, увидев, что новое правительство не собирается защищать с помощью таможенных пошлин пока еще слабое французское производство от английских товаров. К тому же французских предпринимателей злило отношение возвратившихся дворян, о чем они писали друг другу в письмах: «Когда дворянин становится министром или офицером, то это считается вполне естественным; но всех возмущает то, что помещик из дворян, имеющий две-три тысячи франков дохода, безграмотный и ни к чему не пригодный, смотрит сверху вниз на крупного собственника, адвоката, врача и возмущается тем, что с него требуют налоги».
Наконец, интеллигенция — те самые упомянутые адвокаты, писатели, журналисты, врачи, которые обрадовались было свободе слова и открытию массы новых газет, вскоре снова начали роптать. Во-первых, им не нравилось уже упомянутое выше засилье поповщины и пренебрежение аристократов. Во-вторых, гонения на просвещение и свободомыслие в вольтерьянском духе. Интеллигенция не любит идеологически душной атмосферы, это вам не народ!..
О недовольстве роялистов я уже говорил: этим не нравилось массовое сохранение завоеваний революции. Их бесило, что бывшие члены революционного конвента, которые вотировали казнь короля, теперь заседали в кассационном суде… Что военачальниками были наполеоновские генералы. Что чиновничество, управляющее страной, — бывшие назначенцы Наполеона. И сидят они в созданных Наполеоном структурах.
Не пора ли со всеми ними посчитаться? Почему король столь лоялен к этим преступникам? Он собирается покрывать своей мантией преступления былого революционного режима? Что это за король такой?.. Почему он не отменил орден Почетного легиона? Ведь раньше такого ордена не было! И у церкви раньше было больше прав!..
Даже извечный враг Наполеона, мадам де Сталь — этот Шендерович в юбке — произносила гневные речи, понося новые порядки. Либералы ненавидели роялистов, роялисты ненавидели либералов. И все понимали, что так дальше жить нельзя.
Совершенно взбесила парижан история со смертью знаменитой и любимой парижанами актрисы мадам Рокур, которая славилась, ко всему прочему, своей помощью бедным. На ее похороны собралось огромное количество народу. Но когда толпа подошла к церкви Св. Роша, оказалось, что двери церкви закрыты, а священник запретил не только отпевать ее, но и велел похоронить за кладбищенской оградой, поскольку актеры — это дьявольское племя и на кладбищах вместе с другими людьми их хоронить нельзя. Возмущенные проявлением этой дикой средневековой практики в просвещенном XIX веке любители театрального искусства разбили двери церкви и, не обнаружив там принципиального священника, которому, видимо, хотели для профилактики начистить харю, двинулись к дворцу Тюильри. Возмущение поклонников усилилось, когда они узнали, что священник, отказавший в погребении, сам не раз получал от покойной актрисы дорогие подарки и неоднократно обедал у нее.
Когда Людовику доложили об инциденте с попом, который отказался отпевать актрису, сытый король одобрил поведение попа: «Он прав. Эти актеры — безбожники, они отлучены от церкви и не имеют права на христианское погребение». Людовик был целиком солидарен с уважаемым служителем господа. А через несколько минут, выглянув в окно дворца, король мертвенно побледнел. Дворец окружала пятидесятитысячная толпа!..
Городская толпа — это действительно страшно. Городских толп боялись всевластные римские императоры. Наполеон говорил, что страшится бунта парижских предместий больше, чем сражения в открытом поле против 200-тысячного войска. Да и выглянувший в окно Людовик Очередной очень хорошо помнил, что именно с таких вот эксцессов четверть века назад начался для его предшественника путь на эшафот.
Трясущийся от ужаса король мгновенно позабыл и свое королевское мнение, и божьи заповеди, на которые только что ссылался, начал метаться по дворцу, крича, чтобы немедленно нашли этого козла в рясе и в три секунды заставили его провести все положенные обряды. А для проверки выполнения послал целый отряд своих бледных, трясущихся подчиненных, которые и сами чувствовали, что кирдык уж близок и поспешать надо шибко.
При Наполеоне подобного скотства священники себе не позволяли. Лишь однажды они попытались выкинуть финт и не совершить обряд с внезапно умершей известной балериной. Но искра поповского сумасбродства была подавлена, не успев разгореться, одним движением бровей Наполеона. И принципиальные попы, едва не приплясывая от усердия, провели все обряды чин чинарем. А Наполеон, вспоминая эту поповскую угодливость пополам с безнравственностью, говорил: «Я сделал все кладбища независимыми от священников. Я ненавидел монахов и выступал за упразднение их и хранилищ их преступлений — монастырей, где безнаказанно расцветали все виды пороков. Кучка подлецов, которые представляют собой позор человеческой расы».
С этой оценкой трудно не согласиться.
Короче говоря, к февралю 1815 года ситуация в стране накалилась настолько, что по Парижу уже ходили слухи о перевороте. И более того, переворот готовился. А бывший аудитор Госсовета де Шабулон приехал на Эльбу, чтобы доложить Наполеону о состоянии дел во Франции. Но тот и сам обо всем знал. Причем знал не только это. Наполеон был в курсе ситуации, сложившейся на Венском конгрессе, где союзники вот уже год делили его огромное наследство и все никак не могли поделить. Ругались, ссорились, словно вороны, тянули каждый к себе куски созданной не ими империи.
Наполеон думал. Марию-Луизу, подарившую императору сына, к нему не пустили. Может быть, на Эльбу приедет Жозефина? Она хотела приехать. Но, к сожалению, Жозефина, которую Наполеон, в отличие от Марии-Луизы, любил совсем другой, менее пылкой, но более зрелой любовью, похожей на преданную дружбу, не приехала — она умерла от дифтерии. Узнав об этом, Наполеон долго-долго молчал, глядя в одну точку. Больше ничто не держало его на острове.
И он решился. Это была, конечно, жуткая авантюра, но в какой момент своей удивительной жизни Наполеон не был авантюристом?.. Когда Наполеон принимал решение покинуть Эльбу, у него гостила мать. И сын решил спросить ее совета, предельно ясно объяснив Летиции все про смертельный риск мероприятия: достаточно одному преданному Бурбонам офицеру спустить курок, как в этой авантюре будет поставлена точка.
И мать благословила Наполеона. Стройная, сухая, сильная Летиция Бонапарт понимала: ее сын создан для истории, а не для семейного покоя. Он — небесный странник, и относиться к нему с мерками
