Павел. Августин

вместе с Павлом, что значит: «Да будут все едино», – «Бог будет все во всех»; понял радостный ужас Предопределения – Восстановление всего, apokatastasis. «Благость Божия, через посредство Христа, вернет всю тварь к началу и концу единому… ибо все падшие могут возвыситься – (не только во времени, но и в вечности) – от крайних ступеней зла до высших – добра».[37]

Церковь осудила Оригена (543 г.): «Кто говорит, что… муки ада не вечны, что произойдет Восстановление всего, apokatastasis, да будет анафема. Изобретатель сего, Ориген Адаматий, – да будет анафема. Гнусное и ненавистное учение сие да будет анафема».[38]

Павел и Ориген учат одному: «Бог будет все во всех, – все спасутся». Церковь, осудив Оригена, осудила и Павла.

«Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением», – мог бы сказать и Ориген, вместе с Павлом (II Кор. 3, 12). В этом «великом дерзновении» свободы Христовой оба – вне Церкви. «Павел старался пристать к ученикам (Иисуса), но они боялись его, не веря, что он – ученик» (Д. А. 9, 26). Так же будет Церковь бояться и Оригена; так же не сможет и он к ней «пристать».[39]

Павел такой же, как Ориген, – «возмутитель всесветный», ten oikoumenen anastatosas, «возбудитель мятежа» (Д. А. 17, 6; 24, 5). Но «Возмутитель» больший – сам Иисус.

И мир Его не узнал (Ио. 1, 10).

Меньше всего узнал в этом.

Вот где Павел, так же как сам Иисус, – «Неизвестный» – «Ужасный». Больше всех учеников разделил он с Учителем ужас этой неизвестности.

XLVIII

О том, как глубоко столкновение Павла с Церковью, лучше всего можно судить по глубине его столкновения с Петром. Вечная противоположность или противоречие, антиномия, закона и свободы, терзающее сердце Павла, терзает и сердце всей Церкви.

Вскоре, кажется после первого апостольского путешествия Павла, произошло, весною 43–44 года, в Иерусалиме то, что в позднейших преданиях Церкви названо будет «Собором Апостольским».[40]

«Я ходил с Варнавою в Иерусалим… по откровению и предложил там знаменитейшим (Апостолам) особо (наедине, kat'idian) благовествование, проповеданное мною язычникам (чтобы узнать), не напрасно ли я тружусь и трудился… Вкравшимся же лжебратиям, тайно приходившим подсмотреть за нашей свободою… во Христе Иисусе, чтобы поработить нас (Закону), мы ни на час не уступили и не покорились… И знаменитые не возложили на меня ничего (более)… А напротив, увидев, что мне вверено благовествование для необрезанных, как Петру для обрезанных… Иаков и Кифа, и Иоанн, почитаемые Столпами, styloi, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им – к обрезанным» (Гал. 2, 1–9).

Это свидетельство Павла подтверждается и в «Деяниях Апостолов», с такою точностью, что историческая подлинность его, по крайней мере в главных, внешних чертах, несомненна.

«Когда же началась великая распря, polles de xeteseos genomenes, Петр, встав, сказал им: «Мужи братия! вы знаете, что Бог, от первых дней, избрал из нас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали… и не положил никакого различья между нами и ими, верою очистив сердца их. Что же вы (ныне) искушаете Бога, возлагая на шею учеников иго (Закона), которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатью Господа Иисуса Христа спасемся, так же, как и они» (язычники). – Тогда умолкло все собрание, слушая Варнаву и Павла, возвещавших, какие чудеса и знамения сотворил Бог через них среди язычников» (Д. А. 15, 7– 12).

Слишком невероятно, чтобы Петр мог действительно так говорить: кажется, здесь (особенно в этом противоположении «спасемся благодатью», а не «делами Закона») говорит устами Петра сам Павел; но еще невероятнее, чтобы Павел мог говорить устами Иакова (Д. А. 15, 13–21). Слишком не похожи в этом свидетельстве Иаков и Петр на тех двух Апостолов, которых мы знаем, по свидетельству Павла.

Смутный след какого-то исторически подлинного воспоминания, может быть, уцелел и в свидетельстве «Деяний Апостолов» о чудесном обращении римского сотника, Корнилия, после видения Петру сходящего с неба полотна, с нечистыми животными: «того, что очистил Бог, не почитай нечистым» (Д. А. 10, 15). Смысл видения – тот, что Павлова проповедь – не новшество, потому что и Петр такой же, как Павел, – «Апостол язычников». Но отделить историческую действительность от покрова легенды здесь уже невозможно.

«Нет у меня ни в чем недостатка против высших Апостолов» (II Кор. 11, 5), «почитаемых Столпами» (Гал. 2, 9), – с этим выводом Павла, сделанным на «Апостольском соборе», не могли бы согласиться Двенадцать, уже потому, что Петра поставил «Верховным Апостолом» и положил его «Камнем» в основание Церкви не кто иной, как сам Господь. Грех сатанинской гордыни помнит ли Павел, когда говорит: «Лучше для меня умереть, чем уничтожить похвалу мою» (I Кор. 9, 15)? Так же не могли бы согласиться Двенадцать и с другим выводом Павла, что Закон отменен не только для язычников, но и для обращенных Иудеев.[41]

Как бы то ни было, высшая точка, – зенит будущей Церкви Вселенской – достигнута Деяниями в этом именно свидетельстве об Апостольском соборе, где Павел входит в Церковь. Но если теперь входит в нее, значит, не был в ней раньше или, по крайней мере, не был так, как теперь. Очень знаменательно, что Петр, после того, исчезает из Деяний уже навсегда и почти бесследно: остается только Павел. Но тщетно пытается Лука, «врач возлюбленный» (Кол. 4, 14), исцелить эту зияющую рану Церкви – «великую распрю» Петра и Павла: через пятнадцать веков, в протестантстве, Реформации, рана зазияет снова и уже не исцелит ее никто, кроме одного Врача.

XLIX

Очень скоро – вероятно, между первым и вторым путешествием Павла – «великая распря» вспыхнула снова, еще большим пламенем.

«…Когда же Петр пришел в Антиохию, я лично противостал ему, потому что он подвергся нареканию. Ибо, до прибытия некоторых учеников от Иакова, он ел вместе с язычниками; когда же те пришли, начал таиться и устраняться, боясь обрезанных». Те, вероятно, так же точно укоряли и обличали Петра, как Павла, за то, что он ест с «нечистыми», а слова Божия: «того, что очистил Бог, ты не почитай нечистым» – уже не вспомнил Петр.

«Вместе с ним лицемерили, synyperkrithesain, и прочие Иудеи (христиане), так что Варнава увлечен был их лицемерием. Но когда я увидел, что они поступают не прямо, по истине евангельской, то сказал Петру при всех: «Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?.. Мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою… Если же Законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал. 2, 13–21).

Петр, конечно, не мог лицемерить. Робок был, застенчив и неуклюж, что показал в ту памятную ночь, в разговоре с привратницей и слугами, во дворе Каиафы: «Не знаю Человека сего» (Мк. 14, 71); но и правдив был бесконечно, что покажет всей своей жизнью и смертью.[42]

Нет, Петр не лицемерил. Был правдив и тогда, в Антиохии. Но, в вечной «распре» между Законом и свободой, верен будет Иисусу, вне Церкви – против Церкви, один только Павел. Та же и здесь антиномия – «согласная противоположность» – у самого Иисуса, как у Павла.

«На путь к язычникам не ходите… а идите… к погибшим овцам дома Израилева», – говорит Господь ученикам (Мт. 10, 5–6) и теми же почти словами скажет о Себе Самом: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мт. 15, 24); и жене