— Это не важно. Ты узнаешь мой голос?
— Да. Почему ты это сделал?
— Так было нужно. Ты опоздал на четыре дня. Если бы ты прилетел раньше, может быть, в этом не было бы необходимости. Не мучайся угрызениями совести. Мне совсем неплохо.
— Ты действительно здесь?
— А ты думаешь, что видишь меня во сне, как думал о Хэри?
— Где она?
— Откуда ты взял, что я знаю?
— Я догадался.
— Не стоит говорить об этом. Допустим, что я здесь вместо нее.
— Но я хочу, чтобы она тоже была.
— Это невозможно.
— Почему? Послушай, ты ведь знаешь, что на самом деле это не ты, а я?
— Нет, это на самом деле я. Точнее — я, повторенный еще раз. Но мы попусту тратим время.
— Ты уйдешь?
— Да.
— И тогда она вернется?
— Для тебя это важно? Она для тебя много значит?
— Это мое дело.
— Ты же боишься ее.
— Нет.
— И брезгуешь...
— Что тебе надо от меня?
— Жалеть нужно себя, а не ее. Ей всегда будет двадцать лет, не притворяйся, будто ты не знаешь об этом!
Неожиданно я успокоился. Я слушал Гибаряна без волнения. Мне показалось, что он стоит теперь ближе, в ногах, но я по-прежнему ничего не видел в темноте.
— Что же тебе нужно? — спросил я тихо. Мой тон, пожалуй, удивил его. Он помолчал.
— Сарториус объяснил Снауту, что ты обманул его. Теперь они тебя обманут. Под видом монтажа рентгеновской установки они строят аннигилятор поля.
— Где она? — спросил я.
— Ты что, не слышишь, что я тебе сказал? Я предупредил тебя!
— Где она?
— Не знаю. Учти: тебе понадобится оружие. Рассчитывать тебе не на кого.
— Я могу рассчитывать на Хэри, — произнес я. Раздался тихий смешок Гибаряна.
— Конечно, можешь. До известного предела. В конце концов, ты всегда можешь поступить, как я.
— Ты не Гибарян.
— Извини. А кто же? Может быть, твое сновидение?
— Нет. Ты кукла. Но ты об этом не знаешь.
— А ты знаешь, кто
Его слова меня озадачили. Я хотел встать, но не мог. Гибарян что-то говорил. Слов я не разбирал, слышал только звук его голоса, отчаянно боролся со слабостью, еще раз рванулся изо всех сил и... проснулся. Я ловил ртом воздух, как рыба на песке. Было очень темно. Это сон. Кошмар. Минутку... «...дилемма, которую мы не сможем разрешить. Мы преследуем самих себя. Политерии применили только подобие избирательного усилителя наших мыслей. Поиски мотивов этого явления — антропоморфизм. Где нет человека, там нет доступных для него мотивов. Чтобы продолжать исследования, необходимо уничтожить либо собственные мысли, либо их материальную реализацию. Первое — не в наших силах. Второе слишком напоминает убийство».
В темноте я прислушивался к размеренному далекому голосу, интонацию которого я сразу узнал. Говорил Гибарян... Я протянул руки. На постели никого не было.
Мне снится, что я проснулся, подумал я.
— Гибарян?.. — позвал я.
Голос оборвался тут же на полуслове. Что-то щелкнуло, я ощутил на лице слабое дуновение.
— Ну что же ты, Гибарян, — пробурчал я зевая. — Преследовать в одном сне, в другом — это уже слишком...
Что-то прошуршало возле меня.
— Гибарян! — повторил я громче. Пружины койки дрогнули.
— Крис... это я, — раздался шепот возле меня.
— Это ты, Хэри... а Гибарян?
— Крис, Крис... ведь его нет... ты сам говорил, что его нет в живых...
— Во сне все может быть, — сказал я медленно. Теперь я не был уверен, что видел сон. — Он говорил что-то, был здесь, — произнес я.
Мне ужасно хотелось спать. Если так хочется спать, то я сплю, мелькнула дурацкая мысль. Я коснулся губами холодного плеча Хэри и улегся поудобнее. Она что-то ответила мне, но я уже погрузился в забытье.
Утром в залитой красным светом комнате я вспомнил, что произошло ночью. Разговор с Гибаряном приснился мне, а что было потом? Я слышал его голос, в этом я мог бы поклясться, но точно не помню, о чем он говорил. Вернее, не говорил, а читал лекцию. Лекцию?..
Хэри купалась. Слышен был шум воды в душевой. Я заглянул под койку, куда несколько дней назад закинул магнитофон. Его там не было.
— Хэри! — крикнул я.
Ее лицо, залитое водой, показалось из-за шкафа.
— Хэри, ты не видела под койкой магнитофон? Маленький, карманный...
— Там лежало много вещей. Я все сложила туда. — Она показала на полку с лекарствами возле аптечки и исчезла в душевой.
Я вскочил с койки и пошарил там, но ничего не нашел.
— Ты не могла его не заметить, — сказал я, когда Хэри вернулась в комнату.
Она молча причесывалась перед зеркалом. Только теперь я заметил, какая она бледная. Ее глаза в зеркале смотрели на меня настороженно.
— Хэри, — упрямо, как осел, начал я снова, — магнитофона на полке нет.
— Тебе больше нечего мне сказать?..
— Прости, — буркнул я, — ты права, это глупости... Не хватало еще, чтобы мы стали ссориться! Потом мы пошли завтракать. Хэри делала все не так, как обычно, но я не мог уловить, в чем разница. Она присматривалась ко всему, порой не слыша, что я ей говорю, поглощенная своими мыслями. Я заметил, что глаза у нее блестят.
— Что с тобой? — шепотом спросил я. — Ты плачешь?
— Ох, оставь меня в покое. Это ненастоящие слезы, — прошептала Хэри.
Вероятно, надо было выяснить все до конца, но я больше всего на свете боюсь «откровенных разговоров». Меня занимало совсем другое. Хотя я и знал, что интриги Снаута и Сарториуса мне только приснились, я начал размышлять, есть ли вообще на Станции какое-нибудь удобное оружие. Зачем оно мне,
