– Та-ак. Значит, ты меня перед всем баром оскорбила? Тебе это даром не пройдет, Варшавски.
– А что ты со мной сделаешь? Забьешь насмерть, как Малькольма Треджьера? – вкрадчиво спросила я.
Кислая скука на его лице сменилась тревогой.
– Эй! Еще и это на меня повесить хочешь? Не выйдет. Я его не трогал. Клянусь. Пальцем не коснулся.
Последняя модель «эльдорадо» ангельски-небесного цвета в отличном состоянии стояла неподалеку от бара. Поскольку другие авто в округе были старыми рьщванами, я догадалась, что в баре прохаживались именно насчет этого автомобиля.
– Твоя машина, Фабиано? Не слишком ли шикарно, если пару месяцев назад ты жене даже обручальное кольцо не мог купить?
Он задвигал губами, а я врезала ему по грязной роже так быстро, что он и сглотнуть не успел.
– Ну, хватит. Наслушалась всякого вранья от тебя. Давай-ка по-честному об автомобиле.
– Я ничего не обязан тебе говорить, – пробормотал он.
– Да, ты прав. Но полицейским все расскажешь. Я их сейчас позову, и ты объяснишь, откуда у тебя автомобиль стоимостью пять – десять тысяч... А им подскажу, что «Львы» отстегнули тебе долю за убийство Треджьера. Вот уж тогда легавые с тобой поговорят! Пока они будут вытряхивать из тебя душу, я потолкую с Серджио Родригезрм. А ему скажу, что у тебя колеса от «Гарбанзос», которым ты поставляешь наркоту. И после этого с наслаждением прочту колонку с твоим некрологом. Потому что к тому времени ты уже будешь свиной отбивной, Фабиано.
Я круто развернулась и пошла к своей машине. Фабиано схватил меня за локоть, когда я отпирала дверцу.
– Ты мне этого не сделаешь! – заявил он.
Я усмехнулась:
– Еще как сделаю. Повторяю, ей-ей, с наслаждением прочитаю твой некролог.
– – Но ведь все не так, послушай! Все не так! Машина досталась мне законно. Могу доказать. Я захлопнула дверцу.
– Ну так докажи!
Он облизал губы.
– Они, то есть этот тип в госпитале дал мне пять «косых» за Консуэло. Это чтобы показать: ах, как они переживают, что она умерла и беби тоже.
– Подожди-ка, пока я найду салфетки, слезы вытереть. Эта история разбивает мне сердце. Пять «косых», пять тысяч? Достойная же цена за твою леди и ребеночка. А что тебя попросили сделать взамен?
Он снова облизал губы.
– Ничего. Ничего я не должен был делать. Только подписать одну бумагу. Насчет жены и дочки.
Я кивнула: конечно, расписка. Я уже говорила это Полу. В общем, Фабиано купили с потрохами.
– Ты, поди, рассказал всем трогательную сказку. Слезу из них выжал. Никто здесь даже подумать не может, что тебе заткнут пасть за какие-то пять штук... Ну и что с тобой делать теперь, столкнуть со «Львами», пригрозить расправой, разоблачением, до смерти тебя напугать? Так ты и так со страху умрешь.
– Послушай, вы все время катите на меня бочку. Ты, твоя еврейка-докторша и Пол. И все вы обо мне только плохого мнения. А я ведь любил Консуэло. И она родила мне ребенка. И сердце мое разбито!
Я почувствовала, что вот-вот взорвусь.
– Оставь эти сказки для Шомбурга, мой милый. Их там легче дурачить.
Гаденькая улыбка скользнула по его лицу:
– Это ты такого мнения, сука.
Нога моя отчаянно чесалась, так бы и врезала каблуком в его ублюдочный пах. Но я сдержалась и сказала:
– А теперь вернемся к Треджьеру, Фабиано. Ты поклялся, что пальцем его не тронул.
Он изумленно глазел на меня.
– Да нет, конечно. Уж это-то на меня не повесишь.
– Однако ты видел, как его били.
– Но как? Как я мог видеть? Да я никакого отношения не имею к смерти этого черного фраера. У меня дюжина свидетелей есть, которые подтвердят, что видели меня в другом месте, когда его убивали.
– Ах, вот оно что, ты, стало быть, знаешь, когда его убивали? Или у тебя есть дюжина свидетелей, которые подтвердят, что это не важно – когда убивали. Важно, что видели тебя где-то еще, и все тут.
– Знаешь, Варшавски, я от тебя достаточно нахлебался всякого дерьма. Хочешь повесить на меня убийство? Ничего не выйдет.
Он резко повернулся и пошел к бару. Я минуту-другую разглядывала петушка, намалеванного на вывеске... Не нравилось мне все это. Мне бы другие рычаги – и я бы выдавила из Фабиано все, что он знает. Он явно что-то скрывал, но имело ли это отношение к смерти Малькольма, я не знала, никаких зацепок не было.
