Либо Бургойн был истинным джентльменом, либо настолько потрясен и возбужден моими чарами, что ни словом не обмолвился о беспорядке, царившем в квартире...
Мы выпили, обнялись, но меня жгла мысль о маминых бокалах: не надо было их доставать. Кончилось тем, что я забрала один у Питера и вместе с моим поставила под кровать.
– Это все, что досталось мне от мамы, – объяснила я. – Она ухитрилась вывезти их в чемодане из Италии. Один чемодан... Единственное, что было ей под силу. При виде их меня охватывают самые грустные воспоминания... И я начинаю беспокоиться за их целость.
– Ты знаешь, – пробормотал он, прижимаясь губами к моей щеке, – я тоже не могу думать одновременно о разных вещах...
В течение следующего часа он продемонстрировал, что такое прекрасное знание анатомии, если она в умелых руках. Мой детективный опыт тоже пригодился.
Мы уснули беспокойным сном. Рация Бургойна разбудила его в три: пациентка начала рожать, но ассистент был на месте. В шесть будильничек его часов требовательно и громко запищал, даже врач цз комфортабельного пригорода обязан прийти на работу вовремя, причем очень рано.
Я закрыла за ним дверь и снова легла. В девять, проделав несколько гимнастических упражнений, я облачилась в джинсы, кроссовки, свободную рубашку, не забыла револьвер и соломенную шляпку и вышла поприветствовать новый день. Перед тем как начать охоту на Фабиано, я заехала к Лотти в клинику, чтобы взять ключи от квартиры Малькольма.
Глава 13
Открытая клиника
Клиника Лотти находится неподалеку от склада на Дэймен-авеню. Дэймен пересекает весь город, и поездка по этой «артерии» означает путешествие в сердце Чикаго, в его подноготную. Если ехать на север, то мимо проплывут строго обособленные этнические общины: литовские, негритянские, испаноязычные, снова негритянские – вот в таком порядке. Клиника Лотти расположена там, где авеню, уставшая от самой себя, превращается в мешанину разностильных домишек и лавчонок, барахтающихся на краю пропасти и распада. Большинство обитателей – пенсионеры, живущие в хижинах из милости властей, занимающихся социальной помощью. Это довольно спокойный район, кровавые драмы здесь нечасты. И всегда есть место для парковки. Однако не сегодня.
Полицейская машина блокировала перекресток, мигая проблесковыми огнями, когда я хотела свернуть направо. Повсюду стояли толпы людей – на улицах и в переулках, везде! Фургон телевизионщиков преграждал толпе путь к клинике, других автомашин не было. Я подумала, что происходит чествование кого-нибудь из местных святых; возможно, Лотти даже и клинику не открывала.
Высунувшись из окна автомобиля, я спросила водителя полицейской машины:
– Что здесь происходит?
С обычной полицейской готовностью давать информацию он ответил:
– Улица закрыта, мэм. Придется вам ехать вниз, к Сили авеню.
Я остановилась четырьмя кварталами ниже, нашла телефон-автомат. Позвонила Лотти домой и, не дождавшись ответа, набрала номер клиники. Линия была занята.
Подходя к зданию с юга, я увидела, что толпа здесь не такая плотная, зато стоял еще один полицейский автомобиль. Слышались крики, усиленные мегафоном, и какое-то неразличимое пение. Звуки эти знакомы мне с юношеских лет – демонстрация. Я с беспокойством отметила, что чем ближе к клинике, тем гуще толпа.
И речи не могло быть о том, чтобы войти через парадные двери, поэтому я свернула в аллею, которая вела к боковому входу. Толпа, с наслаждением позирующая перед телекамерами у фасада, сюда еще не добралась. Долго я кричала и стучала, пока наконец ко мне не вышла регистратор миссис Колтрейн. Она боязливо сняла дверную цепочку и просияла, увидев, что это я, собственной персоной.
– Никогда не была так рада видеть именно вас, мисс Варшавски! У мисс Хершель рук не хватает, а полиция даже не думает помочь. От них помощи не дождешься, никакой! Хорошо, что я знаю, в чем дело, а то можно подумать, что полицейские присоединились к демонстрантам.
– В чем дело? – спросила я, входя и помогая приладить цепочку.
– Все они там орут ужасные вещи! Что доктор Хершель – убийца, что все мы скоро сгорим в аду. И бедняжка Кэрол, сразу после похорон сестры.
Я нахмурилась.
– Это те, кто выступают за запрещение абортов?
Она озабоченно кивнула.
– Я вырастила шестерых и, если надо, рожу еще столько же. Хорошо, что муж зарабатывает так, что мы можем всех прокормить... Многие женщины, поступающие сюда, по сути, еще маленькие девочки. Им себя бы прокормить, не говоря уж о ребенке... И теперь, выходит, я – убийца?
Я успокаивающе похлопала ее по руке.
– Никакая вы не убийца. Я знаю, что сама идея абортов лично вам не очень-то по душе, и восхищаюсь вами из-за вашей преданности Лотти. Хотя ей и приходится делать аборты. И восхищена вашей готовностью встать на ее защиту... А кто собрался снаружи: выступающие против абортов общества «Орлиный Форум», «Ик-Пифф»?.. Не знаете?
– Ох, не знаю. Сегодня в восемь поступила одна молоденькая пациентка, а они уже были наготове. Ждали! Откуда узнали, что она у нас? И сразу же начали бесноваться...
Задняя часть клиники служила складским помещением, здесь все было аккуратно, стерильно. Я проследовала за миссис Колтрейн в регистраторскую, где отдельные крики различались совсем явственно:
– Наплевать вам, если ребенок умрет! Свобода выбора – это большая ложь!
