Ему казалось, что он делает все, чтобы она была довольна.
Он старался оградить ее от всех своих дел, и в этом состояла его ошибка. Он до сих пор не понимал этого. Он был убежден, что если в жизни совершаются процессы, еще нам не подчиненные, то их надо заставить работать на нас. Мы — это народ, партия. Они уполномочили его подчинять себе все процессы и повелевать ими для блага страны. Здесь он был беспощаден ко всему, и к самому себе в первую очередь. Это не все понимают, обвиняя его в жестокости и беспощадности.
Если бы раньше у Виталия Осиповича нашлось время продолжить свои думы о семейном счастье, он, наверное, понял бы, чего от него требовала Женя. Но времени у него никогда не было.
Неожиданно для себя он уснул. Лег на диван и проснулся, когда окна уже розовели от ранней зари.
Майская ночь, короткая, как вздох, кончилась.
Он умылся, съел приготовленный Женей последний завтрак и вышел из дому, думая об ошибках своей любви. Но едва он дошел до первого строящегося дома, как заботы навалились на него со всей своей силой, вытеснив все посторонние мысли.
К нему подходили техники, бригадиры, рабочие, шоферы. Все говорили о делах, напоминали, требовали и даже грозили. Он любил требовательных, горячих людей. Они могли, не взирая на служебное положение, орать на него, даже употреблять слова, не входящие ни в один словарь. Им все прощалось за их хорошую работу. Но если бездельник пробовал поднять голос, то обычно на этом и заканчивалась его деятельность на стройке.
В конторе было пусто в тот ранний час, когда Виталий Осипович прошел в свой кабинет. Через несколько минут пришла Зоя. Было слышно, как она звенит ключами, отпирая ящики стола.
АВАРИЙЩИК
Роль, о которой писал Хлебников, как Женя и предполагала, ей не досталась, хотя, казалось, все были за нее: и Хлебников, и главный режиссер Володин, и даже директор театра, который вообще редко вмешивался в распределение ролей.
Глядя на нее, похорошевшую, загорелую и вдруг как бы выросшую, они все понимали, что одно ее появление в этой роли украсило бы спектакль. Но Аглая Петровна Костюкович, заслуженная актриса, пресекла все их замыслы, заявив, что эту роль она берет себе. Тогда главреж Володин сказал, что Женя будет дублировать. И на это Костюкович решительно возразила:
— Девочка, тебе еще рано.
Женя вспыхнула, но сдержалась, и эта новая способность сдерживать свои вспышки наполнила ее такой гордостью, что она со скромным достоинством сообщила:
— Я не девочка, дорогая Аглая Петровна. У меня есть муж.
Костюкович удивленно подняла тонкие, подбритые брови и прищурила близорукие глаза: как она держится, эта актрису ля! Замуж вышла и сразу такой тон: «Дорогая»… Словно по плечу похлопала. Ее муж! Кто он? Наверное, кто-нибудь из этих мальчишек! Но Женя, не давая ей опомниться, объявила:
— Он управляющий строительным трестом.
Костюкович поняла, сделала доброжелательное лицо и успокоила:
— Милочка, я не хотела никого обидеть. Но вы же еще так молоды… Вам просто рано браться за такие сложные роли. Каждую роль надо завоевать.
Женя хотела ответить, что ей двадцать пять лет, и уж если на то пошло, она не намерена ждать преклонных годов, чтобы начать играть юных девушек, но Костюкович легко поднялась с дивана и, покачивая бедрами, пошла по коридору. Посмотрев ей вслед, Женя подумала, что фигура у нее хорошая, молодой девушке впору, и держится изумительно. Ничего не скажешь. Замажет морщины и еще лет пятнадцать никому не даст ходу.
Женя подошла к окну и тихо сказала Хлебникову:
— Ну и пусть!
Он устало ответил:
— Пусть. Пока.
Жене предложили другую роль, которая якобы отвечала всем ее данным. Почему-то многим в театре казалось, что она рождена для характерных ролей, что ей надо все время говорить легковесные слова, смеяться, петь, плясать. Слов нет, это у Жени отлично получалось, но все как-то забыли, что первая и настоящая роль была роль драматическая. Тогда она жила, а сейчас играла. Об этом ее настоящем призвании помнил один Хлебников, но что он мог сделать?
Она играла разбитную, веселую девчонку, и пока шли репетиции, все были довольны. А на спектакле Женя и показала себя во всем блеске. Нет, она ничем не нарушила режиссерских указаний, она человек дисциплинированный. Но, делая все то, что полагалось, Женя просто очень хорошо сыграла свою веселую роль Публика, вообще не избалованная комедиями, вдруг получила столько молодого, задорного веселья, что каждое появление Жени встречалось бурным оживлением.
Костюкович аплодировали мало и сдержанно. Она, стоя в дверях своей уборной, шипела на Володина, требуя запретить этой девчонке заигрывать со зрителями. Она возмущенно повторяла:
— Это серьезная комедия…
Хлебников осторожно, чтобы не поджечь приклеенные бороду и усы, подносил к губам папиросу.
— Это очень плохо, если комедия серьезная, — отвечал он.
— Ах, вот как? — спросила Костюкович, и красные пятна проступили на ее щеках сквозь слой грима и пудры.
С этого дня начались неудачи в Жениной театральной жизни. Если ей и давали роль, то или в массовых сценах, или с одной-двумя репликами. Костюкович ее не замечала.
Женя все сносила со стоической кротостью, сама удивляясь, как это ей удается. И то верно, что Костюкович отличная актриса. Женя не любила ее, но были такие минуты, когда Женя, стоя за кулисами, от всей души восхищалась ею.
Она писала Марине: «У меня такое чувство, словно я снова родилась в ту ночь, когда стала его женой. Родилась и начала жить. И жизнь у меня получилась совсем новая, ничуть не похожая на ту, мою прежнюю жизнь. Все стало другим, и мне надо было учиться всему с самого начала. Учиться ходить, говорить, откликаться на новое имя. Когда я первый раз услыхала: «Евгения Федоровна!», я оглянулась, но подумала: «Это кого зовут?» Мне надо было привыкнуть говорить «мы» вместо «я», убирать свою (!) квартиру, готовить обед на двоих и даже принимать гостей.
И я научилась всему, что полагается знать и делать замужней женщине. Мне кажется, я бы научилась летать, если это необходимо было бы для нашего счастья, для счастья моего мужа — так я его люблю. Я даже забыла обо всех своих желаниях и мечтах, которые не связаны с ним. Это было счастье, столько счастья, что, казалось, его хватит на всю мою жизнь!
Но его не хватило даже на один месяц, который называется медовым. То есть, я по-прежнему счастлива и никогда не перестану любить его, никогда не перестану! Но мне вдруг стало не по себе.
Они все там только работают, они выполняют свой долг, они строят, и мне не нашлось места среди работающих людей. Я тоже никогда еще не бездельничала. Когда надо, я буду трудиться, не глядя на часы, но никогда не забуду о своем муже, о своем счастье, о своем доме! И я бы могла там пойти на строительство, ведь я — техник-строитель, но меня тянет театр. Я не могу без театра. Ведь работать надо весело, с легким сердцем, сознавая, что ты делаешь именно то, что ты умеешь делать лучше всего. Тогда ты будешь счастлив. Только счастливый человек работает так, что любо-дорого…
А любовь — это самое высокое счастье на земле. Если я люблю, я сделаю все.
В театре меня не балуют, и не только меня одну. Вообще молодежь. Ну, ничего. Мы пробьемся. Была у меня одна встреча: ты помнишь Гришу Петрова…»
Встреча, о которой Женя написала Марине, произошла при следующих обстоятельствах. Актерам объявили, что молодой драматург Петров будет читать свою пьесу.
