проскрипции Суллы, наши нравы в городе и провинциях, взяточничество наших чиновников. На таком фоне выросла наша молодежь. Этого следовало ожидать.
— Должен признаться, что я не ожидал встретить в твоем лице такого обличителя наших нравов, — признался Цезарь, — но ты сам мог бы помочь городу выдвинуть свою кандидатуру в консулы. Однако ты предпочитаешь разводить яблоки.
— Я делаю то, что мне нравится, Юлий, и не пытаюсь делать того, чего не умею. Из меня получился бы плохой консул. Для такой должности нужно иметь ваши способности, а их у меня нет. Но я верю в будущее Рима и римлян. Мне не нравится его сегодняшний день, но я верю, что он скоро пройдет, и новый день принесет нам нравственное очищение.
— Увидим, — загадочно улыбнулся Цезарь, — все зависит от воли богов.
Цицерон усмехнулся. Он хорошо знал, как верховный жрец верит в богов. Они обменялись быстрыми взглядами с Цезарем, и оба поняли друг друга без слов. Матий этого не заметил.
— Я думаю, — продолжал хозяин дома, — вы вспомните нравы наших предков. Прадед нынешнего Катона — Марк Порций Катон Старший, будучи цензором, исключил из состава сената одного патриция за то, что тот поцеловал свою жену при дочери. Подумать страшно, какой путь мы прошли всего за несколько поколений. И я не вижу ничего, что могло бы остановить сегодня наше разложение. А раз так, я решил разводить яблоки. Политика сегодня — это подкуп избирателей, грязные интриги магистров, сделки за спинами римлян. Эта игра не для меня.
— Это не лучший выход, Матий, — словно раздумывая, сказал Цезарь, — не вмешиваться в события, предоставив их самим себе, быть посторонними наблюдателями. Я очень ценю твою честность, но я никогда не смог бы последовать твоему примеру. Раз таковы правила этой игры, будем играть по этим правилам.
— Цезарь предпочитает быть плектором в политике, которую он считает кифарой,[86] — заметил Цицерон, — и самому бить по ее струнам. Но я согласен с ним, Матий. Ты ведь знаешь, я переписываюсь с Посидонием,[87] который стал после смерти Понэтия[88] главой школы стоиков, и он написал мне, когда я стал консулом, что стоику претят мысли о власти, но власть необходимо давать истинно мыслящим людям, и, следовательно, я поступил правильно, выдвинув свою кандидатуру.
— Я не признаю учения стоиков, — заметил хозяин, — и позволь мне остаться при своем мнении. Согласно учению Эпикура, человек по природе своей превосходит все прочие живые существа, и он подобен великим богам во всем, кроме бессмертия. А человек рожден прежде всего для того, чтобы созерцать мир, размышлять и действовать на благо этого мира. Для меня идеал гражданина — римский диктатор Квинций Цинциннат. Когда к нему приехали послы сената, он обрабатывал землю. Вытерев пот и пыль, он надел тогу, поехал в Рим, разбил врагов и на шестнадцатый день, сложив свои полномочия, снова вернулся на свое поле. Я хочу, чтобы вы меня поняли. Ведь мы не радуемся нашей жизни, в которой столько наслаждений — телесных, духовных, чувственных. Можно провести ночь с несколькими куртизанками, но не получить истинного наслаждения. Можно напиться до потери сознания и не почувствовать прелести аромата вина. Вот вы похожи на этих людей. Так же, как и остальные, стремитесь к власти, а получив ее, стараетесь забыть обо всем на свете, кроме самого себя. Нужно просто счастливо жить, не стремясь осложнять свою жизнь ненужными заботами.
— Ты противоречишь сам себе, Матий, — возразил Цицерон, — а кто тогда выступит против нынешних нравов, против людей, подобных Катилине, если все будут только наслаждаться жизнью?
— Если все общество будет состоять из людей, обладающих совершенным разумом, зло в этом мире исчезнет и Катилина останется один.
— Но беда в том, что все общество не может состоять из таких людей, — вздохнул консул, — и поэтому мы должны бороться против тех, кто, пользуясь невежеством толпы, склоняет ее к противозаконным актам.
Подошедший домоправитель что-то быстро сказал хозяину дома, и Гай Матий встал и, извинившись, покинул своих собеседников. После его ухода оба молчали, избегая смотреть в глаза друг другу. Наконец Цицерон осторожно сказал:
— Ты, кажется, приглашен в термы Минуция?
— Да, — ответил Цезарь, метнув быстрый взгляд на консула, — ты тоже приглашен на завтра?
— Говорят, там соберутся некоторые наши сенаторы, — ушел от прямого ответа Цицерон.
Цезарь понял, что завтрашнее приглашение в термы Минуция будет последней попыткой оптиматов уговорить популяров не поддерживать на выборах Катилину. Он незаметно усмехнулся. Интересно, что они предложат лично ему.
— Красс знает? — спросил он уже деловым тоном.
— Его пригласят сегодня вечером.
— А Катон?
— Что Катон? У него свои принципы. Я ему уже говорил, что он всегда забывает, где живет. Не в идеальном государстве Платона, а среди подонков Ромула, — покачал головой Цицерон.
— И что он ответил? — усмехнулся Цезарь.
— Тем хуже для подонков. Нет, он ничего не знает.
— Не хочет знать или не знает? — спросил, уточняя, Цезарь.
— Не хочет знать и не знает, — четко произнес Цицерон.
— Бедный Матий, — в голосе Цезаря прозвучала плохо скрытая ирония, — столько говорил о нравственности, Эпикуре, грязной игре и вот что получил в своем собственном доме — сделку за спинами римлян.
— Но он ведь сам сказал, что все честные люди должны объединяться, — рассмеялся Цицерон.
Оба были довольны беседой, как два человека, отлично понявших друг друга.
Глава VIII
За власть любую цену можно дать…
Великолепие городской архитектуры «Вечного города» не могло возникнуть за несколько десятков лет. Семь холмов Рима застраивались постепенно, век за веком вбирая в себя все наилучшее и современное для архитектуры того периода. Строительство некоторых храмов шло десятки лет, холмы заселялись в течение сотен лет, и к 691 году своей истории Рим был одним из самых красивых городов цивилизованного мира.
Многочисленные термы и бани, воздвигнутые римлянами, поражали иностранцев, впервые попадающих в «Вечный город». Непосвященному человеку трудно было понять, какое значение придают суровые латиняне этим строениям, отличавшимся таким разнообразием форм и непривычностью масштабов.
Именно в термах римляне узнавали последние городские новости, вести из провинций, из других стран, обсуждали цены на хлеб, рабов, скотину, другие товары, говорили о кандидатурах магистратов, выдвигаемых на этот год. Своеобразным центром политической жизни города были и термы Минуция. Строительство их началось еще в 533 году римской эры консулом Марком Минуцием Руфом, почти одновременно с началом строительства Фламиниевой дороги. Но начавшаяся через три года 2-я Пуническая война надолго задержала строительство, не позволяя римлянам тратить силы и средства. В 557 году римской эры, уже после победы над Карфагеном и разгрома македонского войска у Киноскефал,[89] в год консульства Гая Корнелия Цетега и Квинта Минуция Руфа грандиозное строительство на Авентине было закончено.
Построенные из альбанского туфа и белого этрусского мрамора, термы стали излюбленным местом отдыха многих знатных римлян. На арочных конструкциях терм, искусно украшенных греческими мастерами,
