Но, сынок, это особое дело. Оно сложно не только само по себе, но и из-за создаваемой им атмосферы. Ведь наша задача не ограничивается раскрытием нескольких убийств — нужно предотвратить катастрофу общегородского масштаба. Не хмурь брови, Эл, — я знаю, что она приближается. Это только вопрос времени. Достаточно одного убийства в неподходящем месте... Все мои коллеги с радостью уступят мне всю славу этого сенсационного расследования — хотя они жалеют старика, но сами не жаждут за него браться. — Инспектор посмотрел в окно на Восемьдесят седьмую улицу. — Я уже говорил, что мне показалось, будто у комиссара имелись какие-то особые соображения, когда он поручил мне руководство группой по охоте на Кота. Босс считает тебя чокнутым, но часто спрашивает у меня, когда ты наконец выйдешь из депрессии и снова начнешь использовать талант, которым наградил тебя Бог. По-моему, Эллери, он потому и дал мне это поручение.
— Почему?
— Чтобы заставить тебя принять участие в расследовании.
— Ты шутишь!
Отец старался не смотреть на него.
— Комиссар не мог так поступить! — сердито воскликнул Эллери. — Неужели он решился на такую грязную уловку?
— Чтобы остановить этот кошмар, сынок, я бы решился и на большее. Да и что в этом такого? Ты не супермен, и никто не ждет от тебя чудес. В какой-то мере это даже вызов твоим способностям. А в случае крайней необходимости люди используют любой шанс — даже самый сомнительный, и такая старая развалина, как комиссар, — не исключение.
— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Эллери.
— Шутки в сторону, Эл. Для меня было бы тяжелым ударом, если бы ты отказал мне в помощи, когда я более всего в ней нуждаюсь. Как насчет того, чтобы поучаствовать в деле?
— Знаешь, — заметил его сын, — ты очень умный и хитрый старикан.
Инспектор ухмыльнулся.
— Естественно, папа, если бы я думал, что могу тебе помочь в таком серьезном деле, то... Но, черт возьми, мне, как девушке, и хочется, и колется. Дай мне выспаться и подумать. В моем теперешнем состоянии от меня никакой пользы ни тебе, ни кому бы то ни было.
— Конечно, — заторопился инспектор. — Господи, я произнес целую речь! И как только политики могут такое проделывать? Что скажешь еще об одной порции лимонада с глотком джина, чтобы уменьшить горечь?
— Мне для этого понадобится больше чем глоток.
— Предложение принято.
Но оба думали о другом.
Инспектор сидел за кухонным столом, размышляя о том, что обычная психология — пустая трата времени, когда имеешь дело с Эллери. У инспектора одинаково трещала голова от того и другого.
Он прислонился к кафельным плиткам стены. Чертова жара!..
Открыв глаза, инспектор увидел склонившегося над ним комиссара нью-йоркской полиции.
— Проснитесь, Дик, — тормошил его комиссар.
Эллери, все еще в шортах, стоял в дверях кухни. Комиссар был без шляпы, а его габардиновый пиджак под мышками промок от пота. Инспектор, моргая, смотрел на него.
— Я сказал им, что уведомлю вас лично.
— О чем уведомите, комиссар?
— Кот приобрел еще один хвост.
— Когда? — Старик облизнул губы.
— Прошедшим вечером — между половиной одиннадцатого и полуночью.
— Где? — Инспектор помчался в гостиную, схватив туфли.
— В Центральном парке, неподалеку от входа со Сто десятой улицы. В кустах за камнем.
— Кто?
— Битрис Уилликинс, тридцать два года, не замужем, единственная опора пожилого отца. Она привела его в парк подышать воздухом и, оставив на скамейке, отошла за водой. Битрис так и не вернулась, и старик наконец позвал полицейского. Тот обнаружил ее в паре сотен футов, задушенную оранжево- розовым шелковым шнуром. Кошелек не тронут. Ее ударили по голове сзади, оттащили в кусты и там задушили, очевидно когда она была без сознания. Внешние признаки изнасилования отсутствуют.
— Нет, папа, — остановил отца Эллери. — Эта рубашка вся промокла. Вот свежая.
— Кусты, парк... — пробормотал инспектор. — Тут есть надежда, что... На земле есть следы ног?
— Пока их не нашли. Но, Дик, — промолвил комиссар, — есть проблема...
Инспектор смотрел на шефа, пытаясь застегнуть рубашку. Эллери сделал это за него.
— Битрис Уилликинс жила на Западной Сто двадцать восьмой улице.
— На Западной... — машинально повторил инспектор, залезая в рукава пиджака, который держал за его спиной Эллери, не сводивший глаз с комиссара.
— Возле Ленокс-авеню.
— В Гарлеме?![27]
Комиссар вытер шею.
— На сей раз это может произойти, Дик. Если кто-нибудь потеряет голову...
Смертельно побледнев, инспектор Квин бросился к двери:
— Это на всю ночь, Эллери. Иди спать.
Но Эллери спросил:
— Что может произойти, если кто-нибудь потеряет голову, комиссар?
— Взрыв, который разнесет Нью-Йорк почище, чем Хиросиму.
— Пошли, комиссар, — нетерпеливо позвал из прихожей инспектор.
— Подождите. — Эллери почтительно смотрел на комиссара, а тот так же почтительно смотрел на него. — Если вы дадите мне три минуты, я пойду с вами.
Глава 3
Шестой хвост Кота, который был предъявлен в газете утром 26 августа, демонстрировал некоторое отличие от предыдущих. Если те пять хвостов окаймляли тонкими линиями белое пространство внутри, то это было сплошь черным. Таким образом Нью-Йорк был информирован о том, что Кот перешагнул расовый барьер. Накинув петлю на черную шею, он прибавил к семи миллионам потенциальных белых жертв пятьсот тысяч черных.
Покуда инспектор Квин был занят поисками улик в Гарлеме, мэр на рассвете устроил пресс- конференцию в здании муниципалитета, на которой присутствовали комиссар полиции и другие официальные лица.
— Мы уверены, джентльмены, — заявил мэр, — что убийство Битрис Уилликинс не имеет расовой подоплеки. Необходимо избежать повторения беспорядков в так называемые «Черные иды»[28] марта 1935 года. Тривиальный инцидент и ложные слухи повлекли тогда за собой три смерти, тридцать с лишним человек были госпитализированы с пулевыми ранениями, а свыше двухсот получили ножевые раны и ушибы, не говоря уже об ущербе городскому имуществу, оцененном более чем в два миллиона долларов.
— Из доклада комиссии, — заметил репортер одной из гарлемских газет, — назначенной мэром Ла Гуардиа[29] для расследования беспорядков, в которую были включены представители обеих рас, у меня сложилось впечатление, мистер мэр, что причина заключалась в «возмущении дискриминацией и массовой нищетой».
— Конечно, — быстро отозвался мэр. — Всегда имеются подспудные социальные и экономические причины. Откровенно говоря, этого мы и опасаемся. Нью-Йорк представляет собой котел, в котором кипят