только мы сумеем защитить тебя от него, дорогая! Мы знаем, что тебе нужно.
Флоренс растерянно посмотрела на Кэтрин, затем на Имоджин, и словно пелена упала с ее глаз. Этим женщинам не было до ее души никакого дела, каждая из них была озабочена лишь тем, как бы побольнее уколоть Эдварда. Кэтрин до сих пор видела в нем сына Стивена, унизившего и бросившего ее, а Имоджин пыталась отомстить за первое поражение на любовном фронте. И какой бы искренней ни была забота Кэтрин Эксетер, по сути эта женщина ничем не отличалась от своей племянницы: они обе смотрели на мир сквозь мрачные черные очки, для них в этом мире не было места любви и пониманию.
«Что будет со мной, – подумала Флоренс, – если я приму предложение Кэтрин защитить меня? Стану ли я такой же озлобленной серой мышью или во мне проявится цинизм красавицы Имоджин? И зачем мне отказываться верить в любовь, когда она стучится во все двери?»
– Милая, – позвал граф, – все, что я прошу, – это шанс. Один-единственный шанс.
Шанс. Шанс на любовь и возможный проигрыш. Флоренс закрыла глаза. Она знала, что посоветовал бы ей отец: он никогда не отказался бы от счастья, даже если бы расплатой за него стала боль. Несмотря на страдания, которые он перенес после смерти своей жены, он все-таки продолжал любить жизнь, свою работу, свою дочь и отдавал всего себя без остатка тому, что ценил.
А Кэтрин и ее племянница жили пустой, холодной жизнью. Любовь никогда не посещала их дом. Источником радости для них были чужие неудачи. Людей, которые жили без страха обжечься и потерпеть поражение, они называли глупцами и избегали их. Неужели она, Флоренс, дочь человека, который не боялся трудностей, будет скрываться здесь, в этом приюте скорби?
Она взглянула на Эдварда – взглянула как-то иначе, – и ее сердце снова застучало чаще и тревожнее, как раньше, когда она не боялась любить его вопреки здравому смыслу. И этот бешеный стук в груди обрадовал девушку, заставив наконец улыбнуться.
– Я согласна, – кивнула Флоренс и бросилась графу на шею. – Забери меня домой!
На мгновение Эдвард замер, не в силах поверить своему счастью, а потом сжал ее так сильно, что девушка едва не лишилась чувств.
– Вот здорово! – раздалось с лестницы. Это Лиззи за руку с Бертой скакали на ступенях, забыв правила, принятые в доме Кэтрин. – Я соберу вещи! – объявила Лиз.
– Я помогу, – тотчас откликнулась Берта, и Флоренс вдруг заметила, какая обаятельная у нее улыбка. Глаза служанки сияли от счастья, словно это она победила сегодня в трудной борьбе. Флоренс тотчас подумала, что угловатой Берте срочно придется искать новую работу, и понадеялась, что Эдвард предоставит ей место в особняке.
– Ты еще пожалеешь об этом, – зло предупредила Кэтрин, буравя взглядом спину графа. – А тебя, Флоренс, я больше не приму обратно, когда этот мерзавец бросит тебя, обесчещенную и жалкую!
Имоджин спокойно смотрела из-за своей двери на обнявшуюся пару. Только молнии, сверкавшие в глазах, выдавали ее гнев.
– Передай мои сожаления Фредди, дорогой Эдвард, – недобро сказала она.
Флоренс почувствовала, как от невозмутимого тона Имоджин по ее телу пробежал озноб.
Эдвард вспомнил о письмах отца, только когда наткнулся на них взглядом. Они так и лежали на столе в гостиной первого этажа, куда он вломился так бесцеремонно – через окно. Первым порывом было забрать их с собой, коль скоро Кэтрин Эксетер не горела желанием их прочесть. Но все-таки письма были адресованы ей, а значит, именно она могла сохранить или сжечь их.
Эдвард вышел через парадную дверь, ведя под руку Флоренс. За ними по пятам следовали две служанки. Вид у всех четверых был довольно озадаченный. Граф праздновал первую победу и прижимал к себе Флоренс со всей возможной нежностью, сама Флоренс жмурилась от яркого света, словно арестант, выпущенный из лондонского Тауэра, и явно не вполне осознавала происходящее. Лиз и Берта тоже держались вместе, не расцепляя рук, и молчали, ожидая вердикта графа. Похоже, девушки успели хорошо сдружиться за это время.
– Да, Берта может работать в Грейстоу, – кивнул Эдвард, не оборачиваясь. – Ведь именно этот вопрос вас так беспокоит?
Шепот за спиной перешел в хихиканье. Эдвард улыбнулся.
– Спасибо, ваша милость, – одновременно ответили два голоса.
Граф взял молчавшую Флоренс за руку. Та вздрогнула, но не стала противиться. Она находилась перед домом Кэтрин. Лицо ее было бледным и совсем не таким счастливым, как лица служанок и самого Эдварда.
– Я чувствую себя так глупо, – призналась девушка. – Я не верила тебе. А ведь ты предупреждал меня насчет Кэтрин.
– Положим, у тебя было мало причин, чтобы верить мне, – мягко возразил граф.
– Но я должна была обо всем догадаться!
– Вовсе не обязательно. Если озлобленность на весь мир скрывается под маской добропорядочности, разгадать обман непросто. Даже Ипатия по-прежнему на стороне Кэтрин, хотя ты знаешь, что нашу тетку не так просто обвести вокруг пальца.
Они прошли по проселочной дороге и остановились у раскидистого дуба. Здесь Эдвард увлек Флоренс на каменную скамейку с простым настилом из досок. Зеленые пастбища с упитанными овечками тут и там расстилались перед ними. За высоким камышом прятался мелкий пруд, покрытый светлой ряской. Девушка задумчиво смотрела вдаль, не замечая перешептываний служанок. Эдвард бросил на подружек хмурый взгляд, и те тотчас ретировались, поняв приказание без слов.
– Это правда? – спросила Флоренс. – Правда? Насчет писем?
– Да. – Эдвард поправил рассыпавшиеся волосы девушки. Он думал о том, что скоро будет видеть эти волосы распущенными каждую ночь, и улыбался.
– Грустная история. – Флоренс зажала ладони между коленей.
