Ты готова, сестра Эльфаба?
Бывшей монахине не понравился ее веселый тон.
— Я больше не сестра, я ведьма, — сказала она и попыталась направить на Отси ядовитую мысль, но та была, видать, сильнее характером, чем повар. Провожатая только усмехнулась и отошла.
Караван остановился на берегу маленького горного озера. Путники умывались, фыркая от ледяной свежести. Эльфаба равнодушно посматривала со стороны. Ее больше заинтересовал островок посреди водной глади — крохотный, с одним голым деревцем, выглядевшим как драный зонтик.
Что-то пошевелилось на этом островке. Прежде чем Эльфаба успела приглядеться — а темнело в эту пору рано, особенно в горах, — Килиджой, привлеченный движением или необычным запахом, бултыхнулся в воду и поплыл к острову. Там он уткнулся мордой в траву и своими страшными волчьими зубами поднял за голову какого-то зверька.
Или ребенка.
Отси ахнула. Лир вскрикнул. Килиджой разжал клыки, но только чтобы поудобнее перехватить добычу.
Не соображая, что делает (для нее плыть означало верную смерть), Эльфаба прыгнула в озеро. Ее ноги ударили по воде, но вода ударила чем-то снизу. Чем-то твердым. Льдом! Вода замерзала под ногами с каждым шагом. Серебристый ледяной мост стремительно мчался к острову…
…Туда, где можно отругать Килиджоя и вытащить из его пасти младенца, хотя Эльфаба и не надеялась успеть. Но успела, разжала челюсти пса и подхватила малютку. Малыш дрожал от холода и страха и смотрел на нее большими черными глазами, готовыми к осуждению, обиде или любви.
Спасенный малыш удивил путников едва ли не больше, чем ледяной мост (видимо, какой-то путешествующий волшебник или колдунья наложили на озеро чары). Это была маленькая обезьянка, брошенная матерью и всем своим племенем или, может, разлученная с ними несчастным случаем.
Килиджой малышу не понравился, зато теплый фургон пришелся по душе.
Они разбили лагерь, немного не доехав до Киамо-Ко. Вверху, между черными скалами, возвышался мрачный угловатый замок, словно орел в гнезде. Его башенки, зубчатая стена с амбразурами и опускные решетки не могли скрыть прежнего здания Водного совета, которым был когда-то Киамо-Ко. Внизу тянулся широкий приток реки Мигуньи. Когда-то, в период жестоких засух, регент Пасгориус собирался перегородить ее и направить воду в Манчурию. Потом арджиканский князь взял Водный совет штурмом, превратил его в крепость, а после смерти завещал своему единственному сыну Фьеро. Так по крайней мере помнила Эльфаба.
Эльфаба собрала свои скромные пожитки. Пчелы жужжали (чем больше она к ним прислушивалась, тем интереснее становились их песни); Килиджой недовольно поглядывал на отнятую добычу; вороны, почувствовав перемены, отказывались от пищи, а обезьяныш, названный за попискивания Чистри, разомлел от тепла и безопасности и трещал без остановки.
За ужином у костра говорились слова прощания, поднимались тосты и даже высказывались сожаления из-за предстоящей разлуки. Вечернее небо было чернее прежнего: возможно, из-за снежных пиков вокруг. Из фургона вылез Лир с сумкой и каким-то музыкальным инструментом и тоже стал прощаться с Отси.
— И ты идешь в Киамо-Ко? — спросила Эльфаба.
— Да, я с тобой.
— Со мной? — переспросила Эльфаба. — С воронами, обезьяной, пчелами, собакой и ведьмой?
— Куда же мне еще деваться?
— Понятия не имею.
— Я могу заботиться о собаке, — предложил Лир. — И собирать для тебя мед.
— Как хочешь, — безразлично ответила она.
— Хорошо.
И мальчик начал готовиться к тому, чтобы идти в Киамо-Ко. В дом своего отца.
ЯШМОВЫЕ ВРАТА КИАМО-КО
1
— Сарима, — позвала младшая сестра. — Просыпайся. К нам гости, а я не знаю, готовить на ужин курицу или нет. У нас их так мало осталось. Если теперь приготовить, потом яиц может не хватить. Ты как считаешь?
Вдовствующая арджиканская княгиня застонала.
— И стоило меня будить ради такой мелочи? Неужели сама решить не могла?
— Я-то могла, — сварливо отозвалась сестра. — А вот когда кончатся яйца, без завтрака останешься ты.
— Ах, Шестая, голубушка, не слушай меня, я еще не проснулась, — сказала Сарима. — Ну, что за гости? Опять какой-нибудь старик с гнилым ртом и рассказами об охоте пятидесятилетней давности? Зачем мы их только пускаем?
— Нет, это женщина. В некотором роде.
— В некотором роде? — Сарима села в кровати. В зеркале отразилось все еще красивое лицо, белое, как молочный пудинг, но уже заплывающее жиром, который, подчиняясь закону тяготения, тут же обвис дряблыми складками. — Не ожидала от тебя, Шестая. Пусть мы уже не стыдливые девицы, как раньше. Но то, что ты младшая из нас и все еще можешь найти у себя талию, не повод издеваться над другими.
Сестра надулась.
— Ну хорошо, просто женщина. Так готовить курицу или нет? Если да, то пойду скажу Четвертой, и начнем готовить. А то ведь так до ночи без ужина просидим.
— Нет, пусть лучше будут сыр, фрукты, хлеб и рыба. У нас ведь она еще в колодце не перевелась?
Рыба не перевелась. Шестая повернулась было идти, но тут вспомнила.
— Я тебе чашку чая принесла. Вон там, на тумбочке.
— Спасибо. Ну а теперь скажи, только без шуток, — какая она собой, наша гостья?
— Зеленая, худая и страшная, старше нас всех. В черном платье, как старая монтия, только все-таки помоложе. На вид ей лет тридцать, может, чуть больше. Она не представилась.
— Зеленая, говоришь? Какая прелесть!
— Прелесть — не совсем то слово, которое приходит на ум.
— Так она что, на самом деле зеленая? Не зеленая от ревности или, там, от злости?
— Уж не знаю, от чего она позеленела, может, и от ревности, но только зеленая — это точно. Как трава.
— Надо же! Ну раз она в черном платье, то надену-ка я белое. Для разнообразия. Она одна?
— Она приехала с караваном, который мы видели вчера в долине, и привела с собой звериную компанию: овчарку, рой пчел, нескольких ворон и маленькую обезьянку. И с ней еще какой-то мальчишка.
— И что она собирается со всем этим делать зимой в горах?
— Сама спроси. — Шестая сморщила носик. — У меня от нее мурашки по коже.
— Да у тебя от всего мурашки по коже. Когда будет ужин?
— В полвосьмого. Эта страшила мне весь аппетит отбила. Исчерпав слова отвращения, Шестая ушла, а Сарима еще долго пила чай, лежа в постели. Перед сном сестра развела ей огонь в камине и задернула занавески, но теперь Сарима раздвинула их и выглянула во двор. С тех пор как арджиканцы
