описывает всю эту театральную ситуацию.
Мистер Крэг сидел верхом на стуле, смотрел куда-то в одну точку и говорил, словно ронял крупный жемчуг на серебряное блюдо:
– Что такое «Гамлет»? Достаточно только прочитать заглавие: «Гамлет»! Не «Гамлет и Офелия», не «Гамлет и король». А просто: «Трагедия о Гамлете, принце датском». «Гамлет» – это Гамлет!
– Мне это понятно! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Все остальное не важно. Вздор. Больше! Всех остальных даже не существует!
– Да и зачем бы им было и существовать! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко.
– Да, но все-таки в афише… – попробовал было заметить г-н Вишневский.
– Ах, оставьте вы, пожалуйста, голубчик, с вашей афишей! Афишу можно заказать какую угодно.
– Слушайте! Слушайте! – захлебнулся г-н Станиславский.
– Гамлет страдает, Гамлет болен душой! – продолжал г-н Крэг, смотря куда-то в одну точку и говоря, как лунатик. – Офелия, королева, король, Полоний – может быть, они вовсе не таковы. Может быть, их вовсе нет. Может быть, они такие же тени, как тень отца.
– Натурально, тени! – пожал плечами г-н Немирович-Данченко.
– Видения. Фантазия. Бред его больной души. Так и надо ставить. Один Гамлет. Все остальное так, тени! Не то есть, не то нет. Декораций никаких. Так! Одни контуры. Может быть, и Эльсинора нет. Одно воображение Гамлета.
– Я думаю, – осторожно сказал г-н Станиславский, – я думаю: не выпустить ли, знаете ли, дога? Для обозначения, что действие все-таки происходит в Дании?
Здесь пародируется, конечно, стремление Станиславского вытащить на сцену как можно больше реалий жизни. Помните, перед постановкой «На дне» ходили на Хитров рынок, на Сухаревку, приносили оттуда какое-то тряпье из ночлежек. При постановке «Власти тьмы» ездили в Тульскую губернию. Привезли не только утварь деревенскую, но и двух людей – старика и старуху, которых попытались посадить на сцене, но потом пришлось от этого отказаться, потому что слишком уж рядом с ними выглядели ненатуральными актеры.
Мистер Крэг посмотрел на него сосредоточенно.
– Дога? Нет. Может идти пьеса Шекспира. Играть – Сальвини. Но, если на сцене появится собака и замахает хвостом, публика забудет и про Шекспира, и про Сальвини и будет смотреть на собачий хвост. Перед собачьим хвостом никакой Шекспир не устоит.
– Поразительно! – прошептал г-н Вишневский.
– Сам я, батюшка, тонкий режиссер! Но такой тонины не видывал! – говорил г-н Станиславский.
Г-н Качалов уединился.
Гулял по кладбищам.
Ел постное.
На письменном столе положил череп.
Читал Псалтырь.
Г-н Немирович-Данченко говорил:
– Да-с! Крэг-с!
Г-н Вишневский решил:
– Афишу будем печатать без действующих лиц.
Г-н Крэг бегал по режиссерской, хватался за голову, кричал:
– Остановить репетиции! Прекратить! Что они играют?
– «Гамлета»-с! – говорил испуганно г-н Вишневский.
– Да ведь это одно название! Написано: «Гамлет», – так Гамлета и играть? А в «Собаке садовника», что ж, вы собаку играть будете? Может быть, никакого Гамлета и нет?!
– Дело не в Гамлете. Дело в окружающих. Гамлет – их мечта. Фантазия. Бред. Галлюцинация! Они наделали мерзостей – и им представляется Гамлет. Как возмездие!
– Натурально, это так! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Надо играть сильно. Надо играть сочно. Надо играть их! – кричал мистер Крэг. – Декорации! Что это за мечты о декорациях? За идеи о декорациях? За воспоминания о декорациях? Мне дайте сочную, ядреную декорацию. Саму жизнь! Разверните картину! Лаэрт уезжает. Вероятно, есть придворная дама, которая в него влюблена. Это мне покажите! Вероятно, есть кавалер, который вздыхает по Офелии. Дайте мне его. Танцы. Пир! А где-то там, на заднем фоне, через все это сквозит… Вы понимаете: сквозит?
– Ну, еще бы не понимать: сквозит! Очень просто! – сказал г-н Немирович-Данченко.
– Сквозит, как их бред, как кошмар, – Гамлет!
– Я думаю, тут можно будет датского дога пустить? – с надеждой спросил г-н Станиславский.
Мистер Крэг посмотрел на него с восторгом.
– Собаку? Корову можно будет пустить на кладбище! Забытые кладбища! Забытые Йорики!
