имеет? Кто не боится обратного тому, что он ожидает? Ливия, дочь знатного и мужественного человека Друза Клавдиана, по происхождению, честности и красоте первая из римлянок (ее мы впоследствии увидели супругою Августа, а после причисления Августа к богам – его жрицей и дочерью), бежала тогда от оружия Цезаря, своего будущего супруга, с будущим сыном Цезаря Тиберием Цезарем на руках, двух лет от роду, будущей опорой империи, и, спасаясь от солдатских мечей, с единственным спутником, чтобы надежнее скрыть бегство, по бездорожью достигла моря и была переправлена в Сицилию».
[5] ... перебрался к Марку Антонию в Ахайю».
В Греции семью Тиберия Клавдия по-прежнему преследовали беды. Светоний рассказывает, что однажды, покинув Спарту, они подверглись «смертельной опасности, когда лес со всех сторон вдруг вспыхнул пожаром и пламя подобралось к путникам так близко, что опалило Ливии волосы и край одежды».
После заключения в 40 году до н. э. Брундизийского мира между Октавианом Августом и Антонием политические беглецы получили амнистию. Вернулась в Рим и Ливия с мужем, и это был конец ее первого брака. Август сразу влюбился в бесподобно красивую и обладавшую редкостным умом Ливию. Он немедленно развелся со своей женой Скрибонией, якобы «устав от ее дурного нрава», и тут же предложил руку и сердце очаровательной Ливии. Императора не смутило то обстоятельство, что невеста уже имела мужа и маленького сына и находилась на шестом месяце беременности.
Впрочем, приличия ради, он справился у понтификов о возможности заключения брака во время беременности. Те услужливо ответили, «что если бы имелось сомнение, то брак пришлось бы отложить, но если беременность была точно установлена, то для заключения брака нет никаких препятствий. Возможно, они действительно нашли это среди постановлений предков, но, конечно, они сказали бы то же самое, даже если бы ничего не нашли. Ее муж сам выдавал жену замуж, как это делает отец; и на свадебном пиру произошел следующий случай. Один из мальчиков-шутов, которых женщины держат рядом с собой для развлечения, как правило, обнаженными, видя Ливию, возлежащую на одном ложе рядом с Цезарем, и Нерона на другом с мужчиной, подошел к ней и сказал, показывая на Нерона: „Что ты здесь делаешь, госпожа? Твой супруг возлежит вон там“». Вскоре после свадьбы Ливия родила сына. «В народе много сплетничали об этом и, среди прочего, говорили: „У счастливчиков дети рождаются через три месяца“; и это высказывание стало пословицей» (Дион). Народная молва утверждала, что к рождению второго ребенка Ливии причастен Октавиан Август, но принцепс знал, что это не так. Ему нужна была только Ливия, но не ее дети: малолетнего Тиберия и только что родившегося Друза Август отослал в дом прежнего мужа возлюбленной и предпочел о них забыть. Однако у Ливии были иные планы относительно своих детей от первого брака...
В отношениях с женщинами Октавиан Август был большим проказником, и даже женитьба на женщине своей мечты существенно не поменяла его образ жизни.
Об этом мы читаем у Светония.
«Что он жил с чужими женами, не отрицают даже его друзья; но они оправдывают его тем, что он шел на это не из похоти, а по расчету, чтобы через женщин легче выведывать замыслы противников. А Марк Антоний, попрекая его, поминает и о том, как не терпелось ему жениться на Ливии, и о том, как жену одного консуляра он на глазах у мужа увел с пира к себе в спальню, а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей, и о том, как он дал развод Скрибонии за то, что она позволяла себе ревновать к сопернице, и о том, как друзья подыскивали ему любовниц, раздевая и оглядывая взрослых девушек и матерей семейств, словно рабынь у работорговца Торания. Антоний даже писал ему по-приятельски, когда между ними не было ни тайной, ни явной вражды: „С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизенией, или со всеми сразу, – да и не все ли равно, в конце концов, где и с кем ты путаешься?“».
Ливия снисходительно относилась к мимолетным увлечениям мужа и даже сама подыскивала ему объекты для развлечений. «Сладострастным утехам он предавался и впоследствии, – пишет Светоний, – и был, говорят, большим любителем молоденьких девушек, которых ему отовсюду добывала сама жена». Умная женщина понимала, что всегда приходится чем-то жертвовать, чтобы добиться главного.
Август бесконечно ее уважал и ценил за ум. Он очень старался соответствовать жене и больше всего боялся прослыть глупцом в ее глазах. Порой его отношения с женой доходили до смешного: «Даже частные беседы, даже разговоры со своей Ливией в важных случаях он набрасывал заранее и держался своей записи, чтобы не сказать по ошибке слишком мало или слишком много» (Светоний).
«Святость домашнего очага она блюла со старинной неукоснительностью, была приветливее, чем было принято для женщин в древности; была страстно любящей матерью, снисходительной супругой и хорошей помощницей в хитроумных замыслах мужу и в потворстве сыну» (Тацит).
Ливия была идеальной женой, и лишь одно обстоятельство омрачало семейную жизнь Августа – у них не было детей, «зачатый ею младенец родился преждевременно» (Светоний). Октавиан же непременно хотел, чтобы наследник был родным ему по крови. Он очень рано начал заботиться о преемнике, и на то были свои причины. Император отличался слабым здоровьем; его тщедушное тело собрало почти все известные болезни, за исключением присущих только женщинам.
«И здесь принцепса, – замечает В. Н. Парфенов, – удачливость которого вошла в поговорку (много позже новым императорам Рима традиционно желали быть „счастливее Августа и лучше Траяна“), постигает череда катастрофических неудач, постоянство которых заставляет видеть в них нечто большее, чем набор простых случайностей».
Сначала Август «возвеличил Клавдия Марцелла, еще совсем юного сына своей сестры, сделав его верховным жрецом, а также курульным эдилом» (Тацит). Он женил племянника на своей единственной дочери от брака со Скрибонией и принялся ждать внуков. Вместо них Август в 23 году до н. э. получил известие о смерти Марцелла.
Следующий престолонаследный проект принцепс связал со своим ближайшим другом и сподвижником Марком Агриппой – человеком незнатного происхождения, но весьма талантливым военачальником. За него выдали Юлию – дочь Августа.
«Новый брак Юлии, – пишет В. Н. Парфенов, – оправдал возложенные на него Августом надежды: в 20 году до н. э. она родила сына, названного, как и дед, Гаем, а через три года появился на свет еще один мальчик, получивший имя Луция. После его рождения Август усыновил обоих внуков, приобретя путем этой процедуры сразу двух наследников. Таким образом, нельзя не признать, что если Ливия строила иные династические планы, то они потерпели сокрушительное поражение».
[6] , были провозглашены главами молодежи и наперед избраны консулами».
Пользуясь тем, что Август, наконец-то обретший наследников родной крови, находился в состоянии эйфории, Ливия начала продвигать собственных сыновей. После смерти родного отца они перебрались в дом отчима. Тацит пишет об Августе, что «своих пасынков Тиберия Нерона и Клавдия Друза он наделил императорским титулом, хотя все его дети были тогда еще живы».
Радость Августа начала омрачаться постепенно. В 13 году до н. э. умирает его зять Марк Агриппа. Тиберию, старшему сыну Ливии, было велено «немедленно вступить в брак с Юлией, дочерью Августа» (Светоний). Для Ливии это был хороший знак; как только Юлия становилась вдовой, ее всегда выдавали замуж за человека, от которого Август ждал престолонаследника. Хотя на этот раз было бы странно оценивать брак с такой позиции: ведь у Августа уже имелись два усыновленных мальчика от Агриппы, а третий, Агриппа Постум, родился после смерти отца. Впрочем, когда наследством является Римская империя, никто не застрахован от случайностей. Тиберий вынужден был развестись с прежней женой, Агриппиной, «хотя они жили в согласии, хотя она уже родила ему сына Друза и была беременна во второй раз» (Светоний).
Новый брак не принес счастья молодым. Тацит с сочувствием пишет о Тиберий:
«Для него это было безмерной душевной мукой: к Агриппине он питал глубокую сердечную
