которая говорила по-английски так же плохо, как я по-испански, и тут заметил симпатичного белого молодого человека: он встал со своего места, держа в руках рюкзак, и направился к выходу. Я всегда внимательно слежу за подобными действиями, ведь очень жаль упустить того, кто мог бы помочь. Этот парень вдруг испугался и убежал еще до того, как представилась возможность побеседовать. Как раз когда прибыла пицца и ни один здравомыслящий человек не расстался бы по своей воле с бесплатным пирогом. Очень странно.
– Кто это? – спросил я Розу, а потом с трудом повторил свой вопрос по-испански.
– Дуглас, – ответила она. – Друг Дебби. Бойфренд.
Я быстро встал.
– Прости… прощи…
Я мучительно пытался найти нужную форму испанского глагола.
Дугласа я догнал уже за стенами часовни.
– Простите, вас зовут Дуглас?
Он повернулся в мою сторону. Крупный, высокий, с черными волосами. Четко очерченная челюсть слегка отвисла.
– Я приглашу вас следующим. Только пять минут. Вы можете подождать? Через пять минут мы с вами побеседуем.
– Нет, нет, я…
В таком коротком диалоге трудно понять, есть у него проблемы с умственным развитием или нет.
– Ну хорошо, давайте поговорим прямо сейчас, – решил я.
Он начал нервно оглядываться по сторонам, словно пытаясь увидеть кого-то, кто сможет вызволить его из трудной ситуации.
– Мне сказали, что вы знакомы с Дебби Филлмор. Вы знаете Дебби?
– Нет-нет. Я ее не знаю.
– Дебби Филлмор. Ваша подруга Дебби.
– Нет. Я ее не знаю.
Что-то здесь явно не стыковалось. Он врал, сомневаться не приходилось. И кроме того, потел, словно марафонец. Сделал шаг в сторону.
– Почему вы хотели со мной поговорить?
– Я не хотел.
– Но вы ждали беседы целый час.
– Нет, я не ждал.
Теперь он уже быстро шагал, но не к выходу из заведения, а в сторону от меня. Я не отставал.
– Известно ли вам, что Дебби кто-нибудь присылал посылки?
– Нет.
– Она получала посылки по почте? Или просто так, от друзей?
– Я ничего не знаю, – твердил он, глядя прямо перед собой. – Нет.
Мы повернули налево. Дуглас уже почти бежал, но я все равно не отставал.
– Дебби была вашей девушкой? – Я бежал за ним вплотную, ощущая запах его пота. – Вы с ней целовались?
Раздраженный необходимостью вот так скакать и стремясь замедлить движение, я положил руку ему на плечо. Это было ошибкой. Словно устраняя нежелательное препятствие, Дуглас обернулся и обеими руками стукнул меня в живот. Я вовсе не маленький и не слабый, но такого толчка мне вполне хватило, чтобы отлететь к противоположной стене. Я отскочил от нее, снова поднялся на ноги и продолжил бег. А потом резко остановился, внезапно осознав всю бесполезность, нелепость и почти комичность ситуации. Вот я бегу по коридору дома престарелых, пытаясь не отстать от слабоумного парня, который просто не хочет со мной разговаривать и потому швыряет меня, словно теннисный мячик. А в это время, как я успел заметить, за нами наблюдают несколько медсестер.
Разговор с Дугласом подождет.
14
На следующее утро, в пять часов, я поехал в «Раскрытые объятия», чтобы побеседовать с постояльцами. Мэри и Майк д'Энджело жили по соседству, в отдельном доме. Они встретили меня уже готовым кофе. Я выпил две чашки, чтобы стряхнуть туман, оставшийся в голове от четырехчасового сна.
Потом сидел в гостиной и смотрел, как спускаются живущие в пансионате девушки. Мэри направляла их ко мне, и я задавал свои обычные вопросы. Ничего особенного, если не считать того, насколько по- разному они относились к двум заболевшим соседкам. Хелен, судя по всему, любили. А Бетани едва терпели. Но тем не менее все волновались и за Бетани, и за Хелен и ужасно боялись заболеть сами. Я изо всех сил старался их успокоить, но доводы звучали явно неубедительно. Больше того, какая-то часть моего сознания не сомневалась, что необходимо объявить карантин и изолировать всех живущих в пансионате, чтобы не дать заразе распространиться дальше. Но делать это было еще рано: мы не знали, как передается заболевание, как именно развивается инфекция, каков инкубационный период, период инфекционной активности – то есть, по сути, не знали ничего. А если ничего не знаешь, то нельзя держать людей взаперти. Поэтому я разрешил всем пойти на работу.
После утренней молитвы мы все, девять человек, сели завтракать, а потом я, под аккомпанемент мытья посуды и утренней уборки, принялся допрашивать Майка. Он оказался более общительным, чем жена. Ответы не содержали ничего нового и полезного – никаких посылок и подарков, никаких поездок и путешествий, но, во всяком случае, он держался открыто и дружелюбно.
Наконец я задал вопрос о женщинах и о сексе. Мэри, сидевшая рядом с мужем, скрестила на груди руки и крепко сжала губы.
– Мы этого здесь не разрешаем, – ответил Майк, глядя в свою чашку.
Я заметил, что он украдкой бросил взгляд на часы.
– Понимаю. Меня интересует, знали ли вы что-нибудь. Может быть, они рассказывали о своих друзьях?
– Только не мне, – ответил Майк.
Я дал ему минуту на размышление, а потом уточнил:
– Я спрашиваю об этом главным образом потому, что хочу знать, получали ли они подарки. Иногда любовники передают через кого-то – ну, посылки, свертки и так далее…, а кроме того, сами занятия сексом могут передавать инфекцию.
Оба супруга внимательно смотрели на меня.
– Ну, во всяком случае, знаете ли вы что-нибудь об этом?
– Нет, – коротко ответил Майк.
Я задал еще несколько вопросов, допил кофе и направился в кухню, чтобы проверить поставленные еще вчера ловушки.
Майк д'Энджело поднялся.
– Доктор Маккормик.
Мэри резко его оборвала:
– Майк!
– Не сейчас, – ответил он ей. И снова обратился ко мне: – Не пройдете ли вы вместе со мной в гостиную? Может быть, выпьете еще кофе?
От кофе я отказался, а в гостиную за ним пошел. Миссис д'Энджело следовала за нами по пятам.
Майк уселся на диван. Как и супруге, ему было за пятьдесят. Он также работал в социальной службе и постоянно подчеркивал христианский уклон своей деятельности: совет, прощение, любовь.
– Доктор Маккормик, вести пансионат для умственно отсталых – дело непростое.
– Могу представить…
