Элен торопливо направилась по площади, в сторону медицинского факультета. Я быстро взглянул на Брук – она смотрела на меня вопросительно.
– Скоро вернусь, – бросил я и заспешил вслед за Элен. Быстро догнал и пошел рядом. – Кто знает, что я вмешался?
Она не ответила, просто продолжала молча шагать.
– Что происходит?
– Натаниель, прекрати, – коротко заметила она, не поднимая глаз от земли.
Мы уже удалились от толпы на значительное расстояние и вдвоем, словно пара верных соратников, направлялись к лабораторному корпусу.
– Что случилось с Хэрриет Тобел?
– Стоп!
Это короткое слово она почти выкрикнула. Не останавливаясь, оглянулась на толпу. Проследив ее взгляд, я увидел беседующих Яна Кэррингтона и Отто Фалька. Однако Ян смотрел не на собеседника, а поверх его головы следил за нами.
Я замедлил шаг, и расстояние между мной и Элен начало увеличиваться. Наконец я и совсем остановился. Элен, с черными волосами, в черном костюме, скрылась за зданием из ярко-желтого песчаника.
Я медленно пошел обратно к Брук. Может быть, Ян решит, что мы с Элен просто выясняли отношения, бередили старые раны. Но он продолжал смотреть на меня, и в этот момент я осознал, насколько глупо было вот так преследовать его невесту.
Когда я подошел к Брук, она уже с кем-то разговаривала. Стоящая в одиночестве красивая женщина в любой ситуации подобна лежащей на мостовой Манхэттена стодолларовой купюре: чуть раньше или чуть позже, но кто-нибудь ее непременно поднимет.
В данном случае нашедший купюру джентльмен выглядел лет на двести, не меньше, так что если начинать мериться силами, то я непременно бы его победил. Брук представила его как бывшего профессора классической литературы. Его время на солнце подошло к концу, и профессор тихо удалился.
– Что это вы там делали? – поинтересовалась Брук.
– Завершали последнюю битву окончательного расставания.
Брук явно сомневалась, поверить моим словам или нет, однако смолчала.
Уходя с площади туда, где мы оставили машину, я поискал глазами Яна Кэррингтона и Отто Фалька, однако не увидел в толпе ни того, ни другого.
– Она хороша, – вдруг заметила Брук.
Теперь промолчал я.
– Любовь твоей жизни, Натаниель?
– Не знаю, – выдавил я.
– Немного холодновата.
– Брук, ради Бога!
– Спешит вернуться в лабораторию, чтобы защитить от непредвиденной опасности свою работу.
– А ты бы не спешила?
– Нет. Во всяком случае, в такой день.
На траурную церемонию мы приехали на «БМВ» Брук и на этой же машине собирались ехать на кладбище. Открывая водительскую дверь, Брук неожиданно заметила:
– Знаешь, если ты все еще ее любишь, то лучше признайся в этом сам себе или постарайся преодолеть свое чувство.
– Я вовсе не влюблен ни…
– В таком случае тебе лучше преодолеть это и идти дальше.
Она захлопнула свою дверь и включила мотор. Я тоже сел.
Ну хорошо. Признаюсь, что, наверное, слишком горячо защищал Элен Чен. Но я искренне ценил то, что она меня предупредила, и одновременно ощущал себя последним дураком, потому что позволил себе догонять ее на площади. И ведь я еще и понятия не имел, как дорого ей обойдется моя неосмотрительность.
Чтобы успокоить Брук, я повторил:
– Я в нее не влюблен.
Думаю, она мне не поверила, потому что, выезжая со стоянки, все еще продолжала упрекать:
– В отношениях с тобой я поставила себя в уязвимое положение, Нат, а в итоге ты швыряешь мне это в лицо.
Судя по всему, под уязвимым положением она подразумевала то, что разрешила остаться у себя на ночь, а утром позволила приготовить себе завтрак. Подобная ревность удивляет.
– Дело вовсе не в этом, – заметил я.
Я рассказал ей, что прошептала Элен.
Брук на секунду задумалась.
– Ты меня смутил.
– Не смущайся. Я польщен.
Действительно, мои ощущения можно было описать именно этим словом.
– Все, хватит об этом. Давай вернемся к реальности. «Трансгеника» замешана в этой истории?
– «Трансгеника» определенно в чем-то замешана. Если, конечно, Элен говорила об этой фирме. Мне еще предстоит вычислить, это они или кто-то другой принимал участие в исследованиях доктора Тобел в области ВИЧ. Кому еще есть дело до того, что я вломился в лабораторию? И откуда об этом может знать Элен?
– Так ты считаешь, в центре всего все-таки стоит изнасилование?
– Да. В нем – ключ к делу.
– Честно говоря, мне тоже так кажется. Они проникли в твою машину, чтобы забрать пленку. Не ради же твоих шмоток!
Я улыбнулся:
– Спасибо.
Мы ехали между мягкими пологими холмами, окружавшими университет. В это время года растительность уже увядает, и в пейзаже преобладают желто-коричневые оттенки. Именно трава – а вовсе не солнце и не металл – дала Калифорнии ее название – Золотой штат.
– Все-таки вчерашний вопрос остается очень острым: почему о насилии не заявили? – размышляла вслух Брук.
– Ну, если не защищено само исследование, значит, защищен какой-то конкретный человек. Откуда нам знать? Может быть, сам Отто Фальк питает страсть к коматозным больным. Или, скажем, Ян Кэррингтон. Ты не можешь оценить фигуру того человека на пленке?
– Нет, там снято под каким-то странным углом. Думаю, он мог быть совсем не высоким.
Я на секунду задумался. Все-таки что-то не сходилось.
– Эти ребята вовсе не простаки. Почему же они не выключили камеру? Или хотя бы не вынули пленку?
– Может быть, не хватило времени. Или не ожидали коварства. Или не могли – кто-то был в коридоре. Или кто-то, участвующий в игре, хотел иметь компромат.
Ей не надо было уточнять, кто именно этот «кто-то». Скорее всего, именно Хэрриет Тобел.
Несколько ехавших перед нами машин свернули на боковую дорогу.
– Посмотри на карту, – попросила Брук.
Я посмотрел и распорядился сворачивать вслед за машинами.
– А кроме того, это был не Фальк. Это был санитар. Тот парень, который совершил изнасилование, работал санитаром.
– Или же он просто хотел, чтобы мы считали его санитаром.
