отрицательно затряс головой: гашиш и марихуана плохо действуют на мои суточные биоритмы.
– Будем надеяться, что он не изменил своего отношения, и в следующий раз, когда я его встречу, с чистой совестью спущу его с лестницы.
– Ну ты даешь! – Стефания дернула плечами, отчего с кресла на пол свалилось еще с десяток вещей. Под майкой красиво обозначились мышцы спины: она занималась китайской гимнастикой тай-цзы. – Слушай, сегодня утром не успела спросить тебя. – Она говорила, не отрываясь от экрана. – Ты куда-то спешил, иногда ты несешься, словно у тебя кайенский перчик в заднице. Как прошла твоя субботняя халтура?
– Честно говоря, не знаю, что и сказать. Я до сих пор не понял, присутствовал ли при побеге на свободу юного человеческого существа, несправедливо запертого в клетку, или же при нервном срыве душевнобольной. – И я кратко изложил ей события того вечера, ощущая, как плющится на полу моя задница.
Стефания ткнула окурок в переполненную пепельницу и обернулась ко мне.
– А если ее действительно силой держали взаперти? – спросила она.
– Вот это меня и раздражает! Папаша заверил меня, что они ни в чем Алису не ограничивали, она могла делать все, что хотела, а сиделку наняли для ее же пользы. Так какого же черта она ударила старуху стулом и сиганула через окно? В самый разгар праздника и при всем честном народе? – Я на мгновение задумался. – Уж если она на самом деле могла делать что захочет, было бы проще дождаться утра и выйти через дверь. А если ее держали взаперти по каким-то причинам, она могла бы позвать на помощь и поставить родителей в затруднительное положение.
– Вдруг она не была уверена, что гости ей поверят? А может, это был сговор богатых идолопоклонников: они похитили несчастную сиротку в качестве ритуальной жертвы какому-нибудь божеству, приносящему им деньги. Как в фильмах ужасов, которые тебе так нравятся…
– Вряд ли девчонка была пленницей, иначе ей бы не удалось дозвониться до своего приятеля и договориться с ним о побеге, – прервал я ее. – Ну разве что надзирательница смотрела за ней спустя рукава. А если предположить, что Алиса была накачана лекарствами, она не смогла бы так ловко перелезть через стену по веревке.
– Следовательно?… Твое заключение?
– У меня его нет. Я сделал свою работу, получил за нее деньги, и этого мне достаточно. Хотелось бы только надеяться, что у барышни действительно крыша съехала, иначе я работал на тюремщика и сам невольно оказался тюремщиком. Что меня совсем не греет.
Я поднялся, устав лежать на жестком полу, подошел к Стефании и начал массировать ей спину.
– Ах, как хорошо… продолжай… Ты должен найти себе работу поинтереснее, дружок. Что-нибудь более подходящее…
– Я умею делать только эту, – ответил я скупо, продолжая разминать ей мышцы. – Мое дело – быть
– Ты мог бы опять наняться в какое-нибудь охранное агентство: мне кажется, такая работа может оказаться более достойной и постоянной. – Она прекратила стучать по клавиатуре и опустила голову на руки, наслаждаясь массажем.
– Нет уж, спасибо. Я уже работал в отделе маньяков целых четыре года и меньше чем двадцать дел одновременно не вел, занимаясь этим практически с утра до вечера. И не заработал ни хрена, и никогда прежде не чувствовал себя так хреново. Конечно, в половине случаев речь шла о ерунде: дурацкие козни разочарованных любовников, закидоны девяностолетних эротоманов, гадости завистливых родственников или коллег. Или полоумных, которые через себя перепрыгивали, чтобы привлечь внимание известных людей. Хотя случалось иметь дело с отпетыми отморозками. – Я прервал массаж, завернул левый рукав рубашки и продемонстрировал ей на предплечье следы встречи с одним из них. – Видишь этот шрам? Это от бритвы, которой собирались оттяпать нос одной моей клиентке, но промахнулись. – Я вновь занялся ее спиной. – У меня таких шрамов полно по всему телу – от ножа, арматуры, цепей, бутылок. Однажды на меня даже плеснули кислотой, которой собирались облить цистерну грузовика: если бы на мне не было пальто, сейчас я ходил бы с дыркой в спине.
Стефания клюнула губами мою левую руку, а я ответил ей поцелуем в шею. И заметил, как на ее затылке вздыбились волосы. Интересно, что бы это значило?
– Почему ты прекратил массаж? – спросила она севшим голосом.
Я возобновил свои усилия.
– Но тебе удалось схватить того, кто это сделал? – спросила она после паузы.
Я протяжно вздохнул, пытаясь не дать ей заметить, насколько мне приятно ласкать ее спину.
– Я всех их поймал, но в этом-то и проблема, – ответил я. – Согласен, некоторые из них были просто бешеные ублюдки, свихнувшиеся на деньгах, и я, отправив их в тюрьму, совсем не переживал по этому поводу. Зато остальные были из тех несчастных, арестовав которых, я ощущал себя полным мерзавцем. Как в случае с тем, кто полоснул меня бритвой. Когда мне удалось разоружить его, он не понимал, что с ним случилось, и попросил у меня прощения. Он был здоровенный, толстый парень, но с куриными мозгами. Как мне позднее рассказали, он был неграмотен и страдал от одиночества, потому что его мамаша сказала ему, что все кругом суки и проститутки.
Мне до сих пор снится эта сцена: я истекаю кровью на тротуаре, а его заталкивают в машину карабинеры. И у него взгляд, как у животного, которое везут на скотобойню. Весь ужас в том, что именно я отправил его туда.
– Он был просто убогим и больным человеком, – продолжил я. – Как можно посылать в тюрьму больных людей?
– Ты бы предпочел, чтобы они ходили по улицам и резали людей?
– Господь с тобой, конечно нет, но этот-то не был конченым негодяем! Просто несчастный парень, у которого мозги съехали набекрень от свалившихся на него проблем. И сейчас он наверняка сидит в каком- нибудь тюремном дурдоме, где ему затыкают рот грязной тряпкой и привязывают к кровати. И я не хочу больше нагружать мою совесть, даже слышать о такой работе не хочу.
