Бог как иллюзия

прибыльный.

Ещё в 1903 году папа Пий X выпустил таблицу с указанием количества дней, на которое сокращается срок пребывания в чистилище для разных рангов церковной иерархии: кардиналы получали фору в двести дней, архиепископы — в сто, епископы — только пятьдесят. Но индульгенции к этому времени уже перестали продавать.

Ещё в Средние века избавление от чистилища можно было приобрести не только за монеты. Принимались также молитвы: либо собственные, до смерти; либо, после смерти, — других людей, молящихся за усопшего. Молитвы тоже продавались за деньги. Богач мог навечно обеспечить благополучие своей душе. Оксфордский колледж, в котором я учился, Новый колледж, был основан в 1379 году (и был тогда новым). Основал его один из крупнейших филантропов того времени — Уильям Уикем, епископ Уинчестерский. Средневековый епископ мог стать Биллом Гейтсом своего времени, имея в руках аналог информационной супермагистрали для прямой связи с богом, и накопить несметные богатства. Епархия Уикема была весьма обширна, и он использовал свои средства и связи, чтобы основать два замечательных учебных заведения: одно в Уинчестере, другое в Оксфорде. Уикем высоко ценил образование, но, если процитировать официальную историю Нового колледжа, опубликованную ко дню шестисотлетия его основания в 1979 году главной задачей епископа было «внести вклад, который обеспечил бы вознесение молитв об упокоении его души. Он оставил средства на содержание часовни с десятью капелланами, тремя служками и шестнадцатью хористами и распорядился, что в случае уменьшения доходов колледжа эти заведения должны быть закрыты последними». Управление Новым колледжем Уикем поручил совету — выборному органу, непрерывно существующему вот уже 600 лет. Видимо, он рассчитывал, что мы будем молиться за него все эти века.

В наши дни количество капелланов в колледже сократилось до одного239, служек нет вовсе, а непрерывно поступающий, век за веком, поток молитв за Уикема, томящегося в чистилище, уменьшился до двух в год. Лишь хористы не подвели, и их пение иначе как волшебным не назовёшь. Даже мне как члену совета порой неловко, что не всё выполнено, как желал усопший. Согласно идеям своего времени, Уикем сделал то же, что делают нынешние богачи, выплачивая огромные средства компаниям, обещающим заморозить тело и оберегать его от землетрясений, гражданских беспорядков, ядерных войн и других неприятностей до тех пор, пока в будущем медицина не научится размораживать людей и вылечивать болезнь, от которой этот человек умирал. Может быть, мы — современные члены совета — нарушаем договор с нашим основателем? Даже если и так, мы далеко не одиноки. Умирая, сотни средневековых завещателей надеялись, что, получив щедрую мзду, их наследники будут молиться за попавшую в чистилище душу. Интересно было бы узнать, какое количество европейских средневековых произведений архитектуры и искусства было создано лишь с целью оплаты заупокойных молитв и вечного блаженства?

Но что меня больше всего поражает в идее чистилища — это представляемые теологами в её подтверждение доказательства, настолько очевидно неубедительные, что беззаботная уверенность, с которой они преподносятся, кажется от этого ещё более комичной. В разделе «Чистилище» Католической энциклопедии есть часть, озаглавленная «Доказательства». Вот в чём состоят главные доказательства существования чистилища. Если бы усопшие просто попадали в рай или ад в зависимости от совершённых в земной жизни грехов, не было бы смысла за них молиться. «Ибо зачем молиться за усопших, если мы не верим в силу молитвы послать утешение тем, на кого ещё не обратилась милость Божья?»

Мы же молимся за усопших, верно? Следовательно, чистилище существует, иначе наши молитвы не имели бы смысла. Что и требовалось доказать! Перед нами поистине яркий пример бессмыслицы, которую религиозный рассудок воспринимает как «логическое умозаключение».

Этот поразительный софизм повторяется в более крупном масштабе ещё в одной широко распространённой форме утешительного аргумента: в мире непременно должен быть бог, иначе жизнь была бы пустой, лишённой смысла — бесцельным, бесплодным, ничего не значащим существованием. Нужно ли объяснять, что логика здесь вылетает в окно на первом же повороте? Возможно, жизнь действительно бесцельна. Возможно, наши молитвы за усопших действительно бессмысленны. Принимая в качестве исходной посылки обратное заявление, мы тем самым уже автоматически утверждаем, что положение, которое требовалось доказать, истинно. Мнимый силлогизм, очевидно, замыкается на себя. Жизнь без жены может казаться вдовцу невыносимой, пустой и лишённой смысла, но, к сожалению, к жизни её это не вернёт. Есть что-то инфантильное в ожидании того, что смысл и цель в вашу жизнь обязан внести кто-то другой (родители — когда речь идёт о детях, бог — в случае взрослых). Это напоминает инфантилизм отдельных личностей, которые, упав и подвернув лодыжку, начинают искать, кому бы предъявить иск. Кто-то обязан гарантировать моё благополучие, и, значит, кто-то виноват, что я ушибся. Не является ли подобный инфантилизм главной причиной «необходимости» бога? Уж не Чудик ли опять перед нами?

По-настоящему взрослая точка зрения состоит в том, что наша жизнь имеет ровно столько смысла, значения и полноты, сколько мы потрудимся ей придать. А потрудившись, мы в силах сделать свою жизнь поистине замечательной. И если наука способна принести утешение нематериального плана, то это даёт повод перейти к последней теме этой книги — вдохновению.

Вдохновение

Поскольку речь пойдёт о вопросах вкуса и личных мнений, в качестве способа аргументации, к сожалению, придётся вместо логики прибегнуть к риторике. Мне приходилось делать это и раньше, наряду с целым рядом других авторов, таких как Карл Саган в «Голубом пятнышке», Е. О. Уилсон в «Биофилии», Майкл Шермер в «Душе науки» и Пол Курц в «Торжественной клятве». В книге «Расплетая радугу» я пытался показать, как крупно повезло нам, живущим, если вспомнить, что огромное большинство людей, которые потенциально, учитывая лотерею возможных комбинаций ДНК, могли бы появиться на свет, никогда не будут рождены. Для тех из нас, кому повезло попасть в этот мир, я представил относительную краткость нашей жизни в виде тонкого, как лазерный луч, пятнышка, ползущего вдоль гигантской шкалы времени. Погруженное во мрак пространство позади светового пятнышка — это глухое прошлое; темнота впереди — неведомое будущее. Нам головокружительно повезло оказаться в освещённом промежутке. Как бы мимолётно ни было наше время под солнцем, если мы теряем драгоценные секунды, жалуемся на скуку, пустоту или, как дети, ноем, что «всё неинтересно», разве это не оскорбление тех триллионов, которые вообще никогда на свет не появятся? Многие атеисты уже говорили, и гораздо лучше, чем я: достаточно осознать, что эта жизнь — единственная, чтобы она стала более драгоценной. Поэтому атеистическая позиция — более жизнеутверждающая, способствующая улучшению жизни, но без самообмана, без принятия желаемого за действительное и без жалоб на злодейку-судьбу, свойственных тем, кто считает, будто жизнь им что-то должна. Как писала Эмили Дикинсон,

Пройдёт — и больше не придёт,
Как этим жизнь сладка!

Если бог, уходя, оставит за собой зияющее пустое место, разные люди заполнят его по-разному. Мой личный способ — наука; искренние, упорные попытки узнать правду об окружающем мире. Старания людей понять Вселенную я рассматриваю как задачу по моделированию. Каждый из нас создаёт в голове модель окружающего мира. Наши далёкие предки создали минимальную, простейшую модель мира, достаточную, чтобы выжить в нём. Программное обеспечение для такого имитационного моделирования создавалось и отлаживалось естественным отбором, и лучше всего оно работает в условиях, сходных с условиями жизни наших предков в африканских саваннах, то есть в трёхмерном мире, наполненном объектами среднего размера, движущимися друг относительно друга с умеренными скоростями. Проявившуюся способность