— Осторожнее! Не картошку тащишь… — и пошел к самолету.
Алексей цепко взял его за плечо.
— Стой! Нина где, спрашиваю.
Комиссар обернулся.
— Нина? — в глазах его плясали крохотные языки костров. — Нет Нины, Алеша.
— Как нет?!
— Убили Нину.
— Кто? — Алексей крикнул, не понимая даже, насколько бессмысленно звучит вопрос.
— В Белозерках. На операции. Перед самым уходом.
— Кто ее пустил на операцию? — Алексей схватил комиссара за отвороты кожанки, притянул к себе. — Кто разрешил?
— Она просила… — глухо сказал комиссар. — Мы не ждали засады, думали — без боя обойдется…
— Ты? — Алексей тряс комиссара, а тот не сопротивлялся, стоял покорно.
— Ты разрешил?..
Комиссар молчал.
И тогда Алексей, почти не сознавая, что делает, ударил комиссара в лицо, и не в лицо даже, а в какое-то бело-красное пятно перед собой, потому что не видел ничего, будто ослеп на мгновенье, и упал вместе с этим пятном, продолжая яростно наносить удары куда попало, во что-то мягкое, податливое, бессмысленно и страшно воя:
— Сво-о-олочи!..
— Брэк! — крикнул черт. — Совсем с ума сошел…
Алексей ничего не хотел замечать — только бровь Пашки, чуть припухлый бугорок над левым глазом, а Пашка пританцовывал, качая перчатки перед лицом — вверх-вниз, вверх-вниз, словно заманивая Алексея, словно говоря: попади, попади. Алексей не стремился ударить сильно: тут достаточно было только задеть перчаткой, скользнуть по коже, рассечь ее до крови. Пашка знал это и берег бровь, Пашка забыл о защите вообще, сосредоточился только на лице, и Алексей то и дело легко попадал по корпусу, набирая очки, а сам нетерпеливо выжидал, бил левой — раз хук, два, три: да опустит же он наконец руки!..
И дождался, поймал миг, молнией метнул вперед спружиненную правую, все-таки сильно попал в бровь. Пашка отпрыгнул, но поздно: из-под белесого волосяного газончика над глазом появилась тонкая струйка крови.
— Стоп! — сказал судья на ринге, знаком руки отсылая Алексея в его угол…
— Совсем с ума сошел, — ворчливо повторил черт. — Ты хоть думал, что делаешь, когда мутузил комиссара?
— Я ничего не соображал, ничего не помнил…
— Все ты соображал. Ведь не остался, нет? Улетел тем же самолетом?
— Меня втащили в него. Комиссар приказал…
— Ах, бедолага! Втащили его… А что потом было?
— Я хотел умереть.
— Какие страсти! — вскричал черт. — Мелодрама в чистом виде! Но ведь выжил, а, Фауст?
— Выжил, — эхом откликнулась душа Алексея Ивановича.
— Хотя вел ты себя, мягко говоря, очертя голову.
Танки шли медленно, неотвратимо, почти невидные в снежной пыли — черные пятна в мутном белом ореоле.
— Они нас не замечают! — крикнул лейтенант. Лицо его было мокрым и грязным, на щеке запеклась кровь вперемежку с копотью. — Надо отступать!
— Куда? — тоже крикнул Алексей.
Он лежал в окопчике, вжавшись в снег, до рези в глазах всматриваясь в танки, которые шли поодаль и мимо, будто и вправду не ведая о присутствии здесь орудийного расчета.
— Назад, вон туда! — лейтенант ткнул пальцем в сторону леса, откуда вылетели в низкое небо две сигнальные ракеты, зависли, растаяли в воздухе.
— А орудие?
Убитая пулеметной очередью лошадь лежала поодаль, снег уже припорошил ее, около морды образовался небольшой сугробчик.
— На себе потащим?
— Вытянем, — кричал лейтенант, — оно легкое. Он бросился к колесу, припал к нему плечом, пытался столкнуть, но у него ничего не вышло, и он махнул рукой сержанту и узбеку-рядовому. Они рванулись на помощь командиру, но Алексей заорал жутко, хрипло:
— Стоять! — солдаты замерли, узбек упал на колени, уперся голыми руками в снег, намертво утоптанный у колеса пушки. — Отставить панику, лейтенант! Приказа отступать не было. Мы еще живы, лейтенант, и пока живы, отсюда не уйдем…
Не договорил. Один из танков развернул морду и попер прямо на них. До него было рукой подать — метров сто или чуть поболе.
— Заряжай! — приказал Алексей, сам схватил снаряд и понес его к орудию. Сержант выхватил снаряд, ловко вставил в казенник. — Прямой наводкой!..
Орудие громыхнуло, дернулось, танк впереди заволокло дымом пополам со снегом, из этого бело- серого месива выплеснулся огненный сполох и снова исчез.
— Попал! — Алексей засмеялся. Солдат-узбек повернул к нему лицо, на котором тоже стыла улыбка. — Давай-давай, ребята!..
— Смотри, майор, — сержант указывал куда-то назад.
Алексей обернулся. По лощине к лесу бежал лейтенант.
— Ах, гад… — Алексей рванул из кобуры пистолет. Замерзшие пальцы слушались плохо, да еще и клейкий холод ТТ обжигал их. — Стой! — Лейтенант бежал, по колено проваливаясь в снег, падал, снова вставал. Алексей прицелился.
— Не надо, майор, — испуганно попросил сержант.
— Нет, надо!
Алексей поймал на мушку черную фигурку, негнущимся пальцем потянул спуск. Пистолет грохнул, казалось, громче пушки. Фигурка остановилась, замерла на мгновенье и рухнула в снег. Алексей сунул пистолет в кобуру и шагнул к орудию.
— Что уставились? Тоже хотите?.. Заряжай, быстро!..
Еще один танк двинулся в их сторону.
— Ты даже ранен не был, ни тогда, ни после, — завистливо сказал черт.
— Везло, — откликнулась душа Алексея Ивановича.
— А сержанта убило.
— Мы с тем узбеком остались…
— Помнишь его фамилию?
— Не спросил.
— Зря. Мог бы и написать о нем.
— О других написал.
— Знаю. Целый том очерков. И ни одной повести.
— Есть одна.
— О любви. А на войне было много другого, о чем стоило написать.
— У меня не было другого, черт…
