Мы очень рады, что вы приехали. Мы очень благодарны, что Миядзава-сан придумал эту поездку. Мы любим, когда он приезжает к нам. Мы еще повидаемся. Увидите кое-кого из наших людей».
Миядзава почти все время молчал. Теперь он вдруг произнес задумчиво:
– Сергей Юрьевич, вы не привезли водки из Москвы?
Я почувствовал резкий укол в области солнечного сплетения. Собирались в дорогу торопливо. Покупали какие-то ненужные приблизительные сувениры. Водку на этот раз я не взял сознательно. После смерти Мичико Миядзава был в многомесячном, тяжелом запое. Это была болезнь, из которой только теперь он медленно выходил. Я знал об этом и счел бестактным звенеть традиционными бутылками. И вот теперь этот прямой вопрос.
– Где у вас продают спиртное? – спросил я хозяина дома.
– Это не здесь... в соседней деревне есть магазин...
– Нет, я не хочу виски, – сказал Миядзава. – Я хотел московской водки.
– Я тебе говорила, – сказала Наташа. И правда, она говорила. А я не слушал.
– Будет московская водка, – твердо сказал я.
В Токио я не раз покупал в маленьких магазинчиках и «Московскую», и «Столичную», и вполне кондиционного качества.
Хозяин дома сел в свою машину и поехал впереди нас. Дождь не утихал. Мы долго петляли по узким дорожкам среди холмов и редких домиков. Магазин был похож на сарай. Электричество почему-то не горело. Тусклый свет из окна освещал сотни полторы разных бутылок на полках. Проклиная себя, я искал и не находил того, что мне было нужно.
– Есть! – сказал я, подходя к машине.
– «Московская»? – спросил Миядзава.
– Вы давно в Москве не были, в Москве теперь пьют только «Смирновскую», – сказал я и протянул ему 0,75 «Смирнофф».
Миядзава пожевал губами и молча положил бутылку в бардачок.
Полчаса спустя мы подъехали к роскошному отелю «Diamont». Массивные абстрактные композиции из камня в вестибюле. Много стекла, много света. Бесшумные служащие в униформе.
Мы с Наташей получили просторный номер с балконом, глядящим на лес. Сутки назад в Москве мы вышли из дома и только теперь могли перевести дыхание.
Миядзава исчез. Вместе с бутылкой. И обнаружился только к концу вторых суток. Мы с ним занялись делами будущего концерта. Я окончательно определил программу. Мы решили, что Миядзава будет выходить на сцену в паузах между связками номеров и не переводить меня, а давать самостоятельный комментарий. Внутренний сюжет концерта – вся русская литература за два века, включая самые яркие индивидуальности и самые модернистские изломы, – принадлежит эпохе, которую должно назвать Пушкинской.
На утро третьего дня мы уезжали в Токио. Снова лил дождь. И снова на дороге нам помахал рукой человек с зонтиком. Мы завернули в сельский ресторан.
Небольшой зал весь заполнен. Но стол для нас был заказан заранее. Кухня европейская – французская. Хозяин ресторана – бывший директор школы и учитель французского. Уйдя на пенсию, переселился в эти края и лет пять назад занялся ресторанным делом. Теперь его знают в округе. Приручатель козлят и мастерица валенок рассказывают о посетителях. Знают всех, и их все знают. Они оживлены, веселы. Самое удивительное, что почти весел Миядзава. Пожалуй, никогда не видел я его таким открытым, раскрепощенным. Вся мебель в ресторанном зале изготовлена бывшим историком искусств. Теперь он столяр и краснодеревщик. Вон он у окна – обедает с компанией. На стенах большие современные гобелены. Их автор – переселившийся сюда художник, целиком отдавшийся искусству гобелена. В соседнем городе у него сейчас выставка. Вот он, кстати, входит... можем познакомиться.
Миядзава среди своих. Он молчалив, как всегда в обществе, но я вижу – и тело и душа его обретают здесь силы.
Лил дождь. Мы вырулили на основную магистраль и помчались в плотном потоке машин к столице. Знаете ощущение, когда, сидя в машине, проходишь в механической мойке туннель из вертящихся щеток и обвала пенной воды? Ласковая буря, которая, не касаясь тебя, обволакивает. Такое ощущение испытывали мы час за часом на пути из горной префектуры в Токио.
«Хорошие люди, – сказал Миядзава после долгого молчания. И повторил: – Очень хорошие люди».
Концерт, кажется, получился. Полуторачасовое представление, в котором семьдесят процентов было на русском языке, японцы выдержали. Взявшись за руки, мы кланялись вместе с Миядзавой. За кулисами появились почти все участники поставленного мной год назад ибсеновского спектакля. Потащили в ресторан. Я искал Миядзаву, но его не было.
Тяжело заболела его старая мать. Оказывается, сегодня днем он положил ее в больницу и теперь, ночью, поехал проведать.
Миядзава исчез. Искал его по телефону и через знакомых. Потом он передал, что приедет провожать нас. Остальное я уже рассказал. Потом он позвонил в январе.
Я ждал встречи с ним 31 мая.
Умер он в конце февраля. Позвонили из Токио.
Я написал псалом и послал его факсом в Японию.
Мне сообщили, что текст перевели на японский язык и прочли над его гробом.
Вот этот текст:
МИЯДЗАВА
Петербуржцы
