– Ты любишь меня, Джули. Я знаю. И понимаю, что ты вовсе не шлюха. Ты леди. И если я когда-нибудь обращался с тобой не как с леди, прошу прощения. Бог – свидетель, благодаря мне ты узнала, что значит быть женщиной.
– Да, – согласилась она. – Не спорю, мне нравится, как ты… когда ты любишь меня. Но, Дерек, этого мало для того, чтобы быть вместе. И пойми одну вещь… – она свирепо сверкнула глазами. – Я не охотница за мужьями. И не считаю, что женщина не может прожить без мужчины. Я направилась на запад, чтобы начать новую жизнь… для себя. Если при этом когда-нибудь я полюблю мужчину, а он меня и мы захотим пожениться – прекрасно. Но это вовсе не цель моей жизни. Можешь ты это понять? Или ты так себя любишь, что считаешь, будто все женщины только и мечтают увидеть тебя своим мужем?
Он нехотя усмехнулся, но глаза его зло прищурились:
– Ну раз мы так хорошо понимаем друг друга, почему бы тебе не перебраться в хозяйственный фургон и не пожить вместе со мной, по крайней мере пока мы не доберемся до Аризоны? Впереди у нас еще много длинных холодных ночей…
Джули ничего не ответила, и Дерек решил загладить свою грубость.
– Давай по крайней мере будем друзьями, – предложил он с улыбкой.
– Дерек, мне кажется, ты меня совсем не знаешь, – сказала она сквозь слезы. – Я уже не та, что была в годы войны. Теперь я сильнее.
Он покачал головой.
– Нет, Джули, ты ошибаешься. Сейчас ты слабее. Когда началась война, ты была сильной, но война сделала тебя слабой. Ты боишься – боишься быть женщиной и… черт возьми, мне так тебя жаль, что и сказать нечего.
Он отошел в сторону, затем внезапно повернулся и едва слышно сказал:
– Теперь твои глаза и в самом деле подернуты дымкой. Они затуманены слезами. Ты же не будешь отрицать это, правда, Джули?
Единственное, на что она была способна сейчас, так это смахнуть слезы.
Через несколько минут они увидели размахивающего руками Томаса, который уже выбрался на берег. Спешившись и передав лошадей Дереку, он побежал к Джули.
– Ты в порядке? Дьявол! Ты перепугала нас до смерти! Какая глупость! Твои лошади, слава Богу, выбрались, но фургон унесло. Майлза в пору связывать, чтобы не буянил. Он тебе еще много чего скажет, можешь не сомневаться. Бедная Тереза, она так рыдала, что мы не знали, как ее успокоить.
Джули почувствовала себя виноватой, что так расстроила Терезу. В ее положении лучше было не волноваться.
– Я боялась потерять фургон, – тихо сказала она. – Но так оно в итоге и вышло. Мне очень жаль, что из-за меня возник такой переполох.
– Ну давайте же, – поторопил их Дерек. – Снег усиливается. До сих пор нам везло.
Джули направилась к Дереку, но Томас схватил ее за руку и притянул к себе.
– Джули, – хрипло прошептал он, – ты знаешь, что я тебя… что я всегда по отношению к тебе чувствовал. Этой ночью ты и Дерек… – Он проглотил комок в горле и выдавил через силу: – Вы помирились?
– Ничего не изменилось, Томас, – твердо сказала она, имея в виду как их отношения с Дереком, так и то, что у Томаса по-прежнему нет никаких шансов. Томас был очень милым, и она любила его как кузена и замечательного друга, но между ними не могло возникнуть нечто большее.
Все понимая, он печально кивнул и коротко бросил:
– Ладно, пошли. Снег и правда усиливается.
Они довольно легко переправились на другой берег, где их уже ждал Майлз. Он подбежал к Джули и буквально стащил ее с лошади. Дрожа от холода, она с благодарностью взяла предложенное Терезой теплое одеяло, бросив на невестку виноватый взгляд. Они поспешили к общему костру, который раздраженно шипел, словно негодуя при каждой новой снежной атаке. Когда Майлз стал выговаривать Джули за глупость, та лишь молча кивала, не забывая, правда, вставлять слова извинения, когда он останавливался, чтобы перевести дыхание. И она была очень благодарна Терезе за ее ободряющую улыбку. Ведь Джули всего-навсего старалась вести себя достойно. Тереза все понимала и таким образом выражала ей свою поддержку.
Остальные их попутчики толпились вокруг. Некоторые бросали на Джули осуждающие взгляды. Переселенцы, понятное дело, не одобряли возникновения излишних хлопот. Джули это понимала. Но что сделано, то сделано. Она осознавала свою вину и надеялась, что окружающие это поймут и простят. Уж если на то пошло, именно она лишилась фургона и всех припасов. Разве уже одно это не достаточное наказание?
С тех пор как они под покровом ночи покинули Брунсвик, их караван значительно уменьшился. Тогда в нем было пятьдесят фургонов. Боже, какое печальное зрелище они собой представляли: исхудалые солдаты в грязной одежде, только благодаря своим ранам избавленные от дальнейших ужасов войны; женщины, убивающиеся по прошлому и со страхом смотрящие в будущее. Сейчас, сквозь снежную пелену, она насчитала только двадцать шесть фургонов. Многие отстали, обессиленные столь трудным путешествием. Некоторые, в том числе дедушка и бабушка Терезы, умерли в пути от болезней. Джули оплакивала их. Те же, что остались, были дороги ей. И она вовсе не хотела, чтобы люди, с которыми столько вместе пережито, сердились на нее.
– Джули нужна сухая одежда, – заметила Тереза, когда Майлз закончил свои нотации.
– Хорошо, – вздохнул он и заключил сестру в объятия, словно давая ей понять, что она прощена. – Только в будущем, будь добра, подчиняйся всем указаниям… нравятся они тебе или нет. Хорошо?
Она кивнула и пошла за Терезой в их фургон. Там она с благодарностью взяла связанное из толстой шерсти платье и с жадностью отпила из предложенной Терезой кружки кофе.
Помедлив несколько мгновений, ее невестка робко произнесла:
