– Он и наполовину не так красив, как ты, – подольстилась к юноше Сесили, крутя в пальцах травинку так, чтобы она щекотала ему нос. Генри навалился на Сесили сверху, прижал её руки к земле и вгляделся в её хорошенькое кошачье личико.
– Ты ведьма, – прошептал он. – И думаю, ты напустила на меня чары – так же, как королева на короля, когда хотела, чтобы он женился на ней.
– Только я не старше тебя и не вдова в придачу, – ответила Сесили. – А ты сам хочешь жениться на мне, Генри?
– Конечно! Ты прекрасно знаешь, что хочу. Но мой отец и твоя бабка никогда не допустят нашей свадьбы, так что нечего и думать об этом.
– Выход всегда можно найти, – усмехнулась Сесили. – И если окажется... Ты любишь меня, так ведь, Генри?
– Ты же знаешь, что люблю, – пылко ответил он, наклоняясь, чтобы опять поцеловать её.
Но на этот раз она капризно оттолкнула его и села.
– Нет, хватит на сегодня. И вообще, пора домой. Когда я уезжала, у жены Неда начались роды, и сейчас, наверное, все уже позади, так что мне надо возвращаться и попасться им на глаза...
– Твоя невестка рожает, а ты преспокойно уезжаешь? – спросил удивленный Генри.
– Фи! Кому какое дело до этой дурочки Джокозы и её никому не нужного ребенка? – Заметив выражение неодобрения на его лице, Сесили поспешила добавить: – Ну, от того, что я болталась бы дома, легче бы ей не стало. И вообще, меня и близко не подпустили бы к её спальне, так что я ничем не могла бы помочь. Ну же, не будь таким надутым, Генри! Помоги мне встать.
Юноша взял её за руку и помог подняться на ноги. Причесавшись, она сорвала шляпу с его головы и побежала с ней вперед, побуждая его пуститься в погоню и позволив ему поймать себя только возле самых лошадей. Генри опять обнял Сесили её бессердечие было забыто.
– И все-таки ты ведьма, – опять прошептал он, глядя сверху вниз ей в лицо. Это лицо не отличалось классической красотой: скулы были чуть шире, чем надо, нос – чуть слишком вздернут, а рот – чуть великоват. Но все равно эта мордашка была чарующе милой, полной той живости и обаяния, которые делали Сесили прекрасной для того, кто её любил.
– Никакая я не ведьма, просто я – Морлэнд, и теперь мне надо домой, если я не хочу, чтобы меня и впрямь выдрали.
На июль была назначена пышная церемония, в ходе которой предстояло эксгумировать тела герцога Йоркского и графа Рутландского, захороненные в Понтефракте, перевезти их в Фозерингей и там устроить торжественное погребение, приличествующее покойным отцу и брату короля. Эдуард поручил провести перезахоронение милорду Глостерскому, который должен был и вновь оплакать усопших. Однако чуть не в последнюю минуту король объявил, что все-таки будет присутствовать на церемонии сам. Возможно, он просто хотел уехать с юга: в Лондоне разразилась в апреле страшная эпидемия сифилиса, и до сих пор не было никаких признаков того, что эпидемия эта идет на убыль; а, возможно, король решил отправиться на север потому, что среди знатных гостей, собиравшихся присутствовать при перезахоронении, должно было быть несколько иноземных послов.
Элеонора была приглашена на заупокойную службу и поминальный пир вместе с сыном Эдуардом и невесткой Дэйзи. Лорд Ричард лично передал Элеоноре приглашение, когда они как-то встретились в городской ратуше во время одного из его частных посещений Йорка.
– Я так понял, что специальное посольство из Франции, – сказал женщине Глостер, мрачно сверкая глазами, – примет участие в поминовении. В это посольство входят некие Гийом Рестоу и Луи де Марафен, купцы из славного города Руана, а с ними будет еще один торговец из Амьена; имя этого человека вылетело у меня из головы...
– Может быть, его зовут Трувиль, ваша светлость? – рассмеялась Элеонора.
– Именно так его и зовут! Не знаю уж – как, но он добился того, чтобы его включили в состав посольства – не очень удивлюсь, если окажется, что к этому приложил руку Эдуард. Он удивленно сентиментален. А так как Фортингей лежит на пути в Йорк, я уверен, что этот Трувиль будет рад принять ваше приглашение. Он с удовольствием нанесет вам визит и заодно увидит своими глазами, кого там произвела на свет его дочь.
Элеонора поморщилась и спросила:
– Вы сами когда-нибудь встречались с этим Трувилем? Вы знакомы с ним? Он там занимает очень низкое положение?
– Я его никогда не видел, – извиняющимся тоном произнес Ричард, но слышал, что он – достойный человек, во всяком случае – честный купец. И его никогда не включили бы в состав посольства, если бы у него была дурная репутация и он занимал бы очень низкое положение. Так что можете не волноваться; и вообще, если я могу принимать его в качестве своего гостя, то наверняка его не зазорно пригласить и вам.
Услышав эти слова, Элеонора устыдилась и принялась просить у герцога прощения.
Траурный кортеж покинул Понтефракт двадцать четвертого июля; тела везли на роскошно убранной колеснице, украшенной гербами „Англии и Франции – словно покойный герцог Йоркский сам был королем, – влекомой шестеркой прекрасных вороных коней в богатой сбруе. За катафалком следовал герцог Глостерский, одетый во все черное. Двадцать девятого процессия достигла Фозерингея. Здесь тела были вновь преданы земле; священники отслужили заупокойную службу, после которой состоялись великолепные поминки, на которых присутствовал король.
Герцог Глостерский во время этих торжеств держался несколько в стороне; его глубоко тронула церемония погребения, и он желал только одного: побыстрее уединиться, чтобы спокойно посидеть с друзьями. Но Глостер все-таки улучил минутку, чтобы поговорить с Элеонорой, Эдуардом и Дэйзи, и проследил, чтобы их познакомили с отцом Джокозы. Герцогу было даже немного смешно наблюдать за тем, как явно боролись при этом в Элеоноре природная гордость и такая же природная вежливость. Еще смешнее было то, что французский язык Элеоноры был гораздо лучше французского Эдуарда, а Дэйзи вообще знала лишь десяток французских слов, так что волей-неволей Трувилю приходилось обращаться почти исключительно к Элеоноре. Нашла она и время обсудить последние лондонские новости с придворными из свиты короля: печатный пресс мистера Какстона, установленный в Вестминстере и способный, как говорили, в мгновение ока сделать столько копий книги, сколько вы пожелаете, и грозящий
