был добрый и, во всяком случае, порядочнее тех, кто накинул ему на шею петлю. Сохрани вас бог даже имя его произнести: вас схватят, обвинят в том, что вы состояли в его шайке, и повесят без всякой жалости.
Благословляя судьбу за то, что мне удалось избегнуть такой страшной опасности, я все же рискнул спросить буфетчика, не знает ли он в окрестностях плантатора по имени Томас.
Он ответил, что плантатор с таким именем, приметы которого вполне совпадали с теми, которые мне перечислял Кольтер, когда-то, действительно, проживал в нескольких милях от города, но вот уже года два-три, как он переехал миль за пятьдесят дальше вверх по реке Бич-Блок, в графство Медисон.
Любезный буфетчик постарался на следующий день достать для меня лошадь, и я двинулся в путь по направлению к Медисону, мимо виселицы, на которой все еще качались пять неубранных трупов.
Проезжая вдоль реки Бич-Блэк, я убедился, что жажда убийства и казней, подобно эпидемии, охватила весь штат Миссисипи. Только повод для этого волнения был иной.
В графствах Хиндс и Медисон носились слухи о каком-то заговоре и якобы готовящемся восстании рабов, и страх перед этим предполагаемым восстанием создал атмосферу подлинного безумия.
Был организован комитет бдительности и сформированы самочинные трибуналы. Вешали всех, белых и чернокожих, кто попадался под руку.
Рассчитав, что до наступления ночи мне вряд ли удастся добраться до места моего назначения, я попросил у одного плантатора приюта на ночь. Это был, как я узнал, мистер Гуппер, человек, всеми уважаемый и не пожелавший поддаться царившему кругом безумию, не веривший нелепым слухам о мятежах и заговорах и предпочитавший поэтому спокойно сидеть у себя дома, вместо того чтобы играть главную роль при расследовании предполагаемого заговора.
Он объяснил мне, что считает ходившие кругом слухи ни на чем не основанными и просто продуктом разгоряченного воображения. По его словам, наплыв в эти южные районы значительной массы белых, потомков разорившихся плантаторов, в большинстве своем не имевших никаких средств к существованию, а главное, неспособных добыть эти средства честным трудом, являлся основной причиной вредного брожения, распространившегося так широко вокруг.
Мы мирно беседовали на эту тему, сидя за чайным столом, когда заметили группу всадников, приближавшихся к дому. Это были белые самого сомнительного вида.
Соскочив с лошади, один из них предъявил хозяину какой-то помятый и грязный листок бумаги.
Пробежав первые строки, мой хозяин нахмурился. Это была повестка комитета бдительности. Мистеру Гупперу приказывали явиться в комитет и доставить туда приезжего, которому он счел возможным оказать гостеприимство.
Мой хозяин осведомился, чего, собственно, желает от него комитет бдительности.
Ему сообщили, что его отказ принять участие в мерах, направленных к защите общественного спокойствия, представлялся комитету подозрительным и, кроме того, показания некоторых арестованных давали основание считать возможным его участие в заговоре.
На это мой хозяин спокойно ответил, что готов за свое поведение ответить перед любым законным органом власти, но что комитет бдительности он таким органом не признает.
- Что же касается джентльмена, присутствующего здесь, -добавил он, указывая на меня, - то, принимая во внимание, что я занимаю должность мирового судьи, я немедленно подпишу приказ об его аресте, если вы предъявите мне какие-либо доказательства совершенного им преступления. Но без предъявления формального обвинения и без законного приказа об аресте я не допущу, чтобы он был потревожен в моем доме.
Единственным основанием для подозрений против меня послужил факт, что я осмелился в такое беспокойное время проехать через все графство и ни разу не предъявил своих удостоверений личности. Мистер Гуппер, однако, нашел, что этого факта еще недостаточно для того, чтобы иметь право посягнуть на мою свободу, и посланцы комитета бдительности удалились в полной ярости, не скупясь на проклятия и угрозы скоро вернуться с подкреплением и забрать нас обоих. В то же время они достаточно ясно дали понять, что такое сопротивление власти комитета бдительности уже само по себе указывает на наше несомненное участие в заговоре и что мы безусловно будем повешены. Угрозы эти способны были вызвать некоторое беспокойство, так как эмиссары комитета перед отъездом сочли нужным поставить нас в известность, что не далее как сегодня утром по постановлению добровольного судилища, значением которого мы осмеливались пренебрегать, было повешено шесть белых и восемнадцать негров, а значительно большее число подозреваемых в заговоре уже схвачено комитетом и ожидает суда.
Не успели посланцы комитета скрыться из глаз, как мой хозяин, не обращая внимания на выражения благодарности, с которыми я обратился к нему, приказал оседлать двух лошадей.
- Я желал бы, - сказал он, - иметь возможность защитить вас. Но если мне предстоит выдержать здесь осаду, я не хотел бы подвергать и вас лишней опасности. У меня много друзей и различных деловых связей, и я не сомневаюсь, что за меня вступятся. Для вас же оставаться здесь рискованно. Ваша лошадь утомлена, поэтому я отошлю ее обратно в Виксбург и предоставлю в ваше распоряжение другого коня. Мой негр Сэмбо проводит вас. Он хорошо знаком с местностью и благополучно, надеюсь, доставит вас к берегам Миссисипи. Добираться туда необходимо кратчайшим путем. Там вы сядете на первый попавшийся пароход, плывущий вверх или вниз по течению, - это безразлично. Вы слышите, - садитесь на любой пароход, лишь бы скорее! А затем - прекратите всякие поездки по нашей стране, во всяком случае в настоящее время.
Сказано - сделано. Через четверть часа я уже был в пути, сопровождаемый опытным проводником - негром Сэмбо. Всю ночь мы ехали по болотам, перебираясь вброд через небольшие речонки, и снова неслись по обходным тропинкам. К утру мы добрались до заброшенного склада дров, расположенного на берегу реки: здесь останавливались пароходы для пополнения запаса топлива. Точно выполняя совет моего хозяина, я сел на первый попавшийся пароход, направлявшийся в Новый Орлеан.
Несколько дней спустя, пробегая газету, я прочел, что мистер Гуппер выдержал осаду, запершись в своем доме, окна и двери которого он забаррикадировал. Завернув в перину своего малолетнего ребенка, он защищался один, не желая подставлять своих рабов под удары нападавших. Ему удалось довольно долго не подпускать осаждавших на близкое расстояние, и он тяжело ранил одного из них. В конце концов, однако, он был ранен в плечо и вынужден уступить силе, так как не мог уже ни стрелять, ни даже зарядить ружье. Его дело, разбиравшееся в комитете бдительности, послужило поводом к бурным дебатам, но так как у мистера Гуппера были могущественные связи, комитет не решился принять против него слишком крутые меры.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Царящее в стране волнение помешало мне лично навестить мистера Томаса. Я написал ему и ожидал ответа, когда однажды, проходя по одной из главных улиц Нового Орлеана, мне вдруг вздумалось зайти на большой крытый рынок, где происходила продажа невольников.
Аукционист в эту минуту восхвалял достоинства ремесленников и рабочих с какой-то плантации. На площадке, где выставлялся продаваемый 'товар', как раз стоял кузнец, первосортный мастер, как выкрикивал аукционист, который приносил хозяину чистого дохода двадцать долларов в месяц в течение всех пяти последних лет. Цена на кузнеца поэтому уже дошла до тысячи пятисот долларов. Внезапно среди торгующихся разнесся слух, что этот раб успел уже из своего необычайно большого заработка внести хозяину в качестве выкупа за себя такую же сумму, после чего хозяин, приезжий из Бостона, поселившийся в Новом Орлеане, спокойно положив деньги в карман, отправил кузнеца в аукционный зал на продажу. Слух этот несколько охладил пыл торгующихся. 'Товар', по их словам, мог, столкнувшись с таким обманом, решиться на побег. Аукционист утверждал, что все это чистые выдумки, но когда ему предложили здесь же допросить кузнеца, он отказался, с любезной улыбкой ссылаясь на то, что показания раба против хозяина не считаются действительными.
Внимание мое между тем привлекла группа женщин-рабынь, повидимому, также относившихся к разряду 'товара первого сорта'. Большинство из них были почти белые. Одна из женщин особенно заинтересовала меня, и я не мог оторвать от нее взгляда.
Эти глаза… эти губы… Правда, лицо казалось несколько полнее, кое-где оно было тронуто легкими, чуть
