— Йенс, прошу тебя!
Она сама слышала, как неуверенно звучит ее голос.
— Виллему, родная, я ничего тебе не сделаю. Ничего не нарушу…
— Нет, нет, пусти меня, это безумие!
Она уже почти сдалась и сама это понимала. В висках у нее стучало, она забыла обо всем, ее испепеляла страсть, все ее существо дышало этой страстью.
Она так долго хранила свою страсть для Доминика, но сейчас рядом с ней был Йенс!
Он пытался раздвинуть ей колени, но она все еще противилась ему, лежа на боку неподвижно, не отвечая на его ласки.
Йенс стонал и пытался добиться своего. Он не был насильником, он просто нуждался в ней и не мог совладать с охватившей его похотью. Пошарив руками, он спустил штаны и прижался к ней всем телом.
От него шел жар, но все-таки он натянул на них овчину, чтобы согреть Виллему.
Виллему дрожала, ей было жутко: его близость и отталкивала, и притягивала ее. Однако ни на одно мгновение она не могла вообразить, что это Доминик, — Йенс был слишком на него не похож.
Хотя даже допускать такую мысль было опасно — она могла уступить сладкой истоме, пульсирующей у нее в низу живота.
«Господи, что это он делает?»
— Нет! — вскрикнула Виллему.
— Я не глубоко, — простонал Йене.
Виллему чувствовала, как его пышущая огнем плоть проникла между ее бедрами, чувствовала, как он трется о ее святая святых, даря ей сладостное ощущение.
«О Господи, помоги мне! — взмолилась Виллему снова. — Дай мне силы устоять! Я не хочу этого! Я предназначена другому!»
Она боролась с собственным желанием раскинуть ноги, открыться навстречу ему, уступить этому жгучему желанию.
Руки Йенса сжимали ее так сильно, что на спине у нее должны были остаться синяки, лицо его было искажено гримасой, он стонал, пыхтел и лизал ее шею, его большое тело мерно вздымалось и опускалось.
— Я хочу… я хочу получить тебя всю, до конца! — выдохнул он.
— Нет! Нет! — прошептала Виллему, испуганная тем, что сама хотела того же.
Она извивалась под Йенсом и шептала про себя: «Иди же, иди же ко мне, а то я погибну! Нет, нет, только не поддаться этой истоме, что я делаю, мое тело больше не подчиняется мне!»
Стоит ли удивляться, что столько девушек и молодых женщин попадают в силки соблазнителей? Она больше никогда не будет осуждать их. Никогда.
Йенс совсем обезумел, он издавал жалобные стоны, а Виллему держалась из последних сил, не позволяя ему проникнуть в себя. Наконец по телу Йенса прошла дрожь и он упал на Виллему. Она почувствовала у себя на ногах что-то горячее и липкое.
— Виллему, — вздохнул он, — Виллему, это было так сладко!
Сгорая от стыда и неутоленного желания, Виллему слушала, как Йенс сбивчиво рисует ей их будущее.
— Теперь мы с тобой всегда будем вместе. В следующий раз у нас получится еще лучше, вот увидишь!
Никогда! Неужели он верит в это? Неужели он ничего не понял?
Похоже, что не понял.
Йенс продолжал болтать в счастливом угаре, она молчала. В конце концов он задремал и потом крепко уснул. Виллему соскользнула с кровати, схватила свое платье и быстро натянула его на себя. Она была без сил, ее трясло, она выбежала во двор и бросилась к прачечной, где мылась накануне вечером. Там стояла кадка с остывшей теперь водой. Виллему сдернула платье, забралась в кадку, схватила первую попавшуюся тряпку и долго терла себя в надежде смыть с себя не только грязь, но и стыд. Но даже холодная вода не могла погасить огонь, горевший в ее лоне.
Потом она снова надела платье и прислонилась к стене, не в силах пошевелиться.
— Доминик, — шептала она. — Я не виновата. Я только помогла парню, который боялся умереть. Я осталась непорочной и по-прежнему принадлежу тебе, Доминик. Только бы ты желал, чтобы я была твоей!
Эта мысль принесла ей боль!
Несмотря ни на что, Виллему чувствовала себя такой грязной. Она сама не знала почему… У нее вырвался вздох. Как теперь быть с Йенсом, который уверовал в их общее будущее? На этот раз она помогла ему, но он убежден, что это только начало. Он ей не нужен. Она помогла ему обрести веру в себя, теперь пусть ищет счастья в другом месте.
Придется, видно, нанести ему этот удар.
Глухой стук вывел Виллему из задумчивости.
Он донесся из дома, в котором они остановились.
Но ведь Йенс спит…
Виллему выглянула из прачечной: дверь дома была открыта.
Но ведь она точно помнит, что закрыла ее за собой.
В дверном проеме дома мелькали чьи-то тени.
— Ее здесь нет, — пробасил кто-то.
— Хоть с этим разделались, и то ладно. Поставим дозор у двери, рано или поздно она все равно вернется сюда. А когда наши вернуться с Сундена, они сами займутся ею. Идем отсюда!
Незнакомцы ушли, оставив на пороге дозорного.
Виллему отказывалась поверить в случившееся. Страшная правда не сразу дошла до ее сознания. Йенс!
Должно быть, он, умер, не просыпаясь.
Бедняга! Такой бесхитростный, доверчивый…
Нужно было бежать, но Доминик поручил ей свой дорожный мешок, в нем было все его имущество. Да и ее собственный мешок тоже остался в доме. Надо их забрать оттуда во что бы то ни стало. Доминик не должен возвращаться сюда, здесь его ждет верная смерть. Я пойду его искать. От испуга и растерянности Виллему не знала на что решиться.
Йенс. Добрый, милый… А его убийца сидит там и мешает ей зайти в дом!
Виллему охватила ярость. Она накатывала волнами и требовала выхода.
Словно призрак, Виллему вышла из темноты и приблизилась к дозорному, сидевшему на пороге дома. Она протянула руку, точно собиралась произнести заклятье.
— Уходи! Исчезни! — проговорила она голосом, дрожащим от гнева. — А не то я напущу на тебя порчу, и жизнь тебе покажется адом!
В темноте она видела, как часовой открыл рот и издал сдавленный испуганный писк. Потом прошмыгнул мимо нее и выбежал в ворота.
Виллему знала, чем напугала его. Он увидел ее глаза и ощутил их колдовскую силу, унаследованную ею от Людей Льда. Эта сила появлялась у Виллему всякий раз, когда ее терпение было на исходе. Горе, гнев и стремление защитить близких ей людей, всегда вызывали эту тайную силу к жизни.
Медлить было нельзя. Виллему вбежала в дом и схватила мешки, свой и Доминика. Против воли, краем глаза она глянула на постель. По подушке были разбрызганы темные пятна. Виллему сразу же отвернулась, стараясь превозмочь тошноту и отчаяние.
Но ей было не до слез. Через мгновение она была уже в воротах и выглядывала в узкий
