– Невежество не является оправданием. – Она произнесла эти слова так, что он понял: она слышала их много-много раз.
Он хотел подойти к ней, но она подняла руку, запрещая ему это, останавливая его.
– Объясни.
– Я… я была ребенком, – пробормотала она, отводя глаза. – Мои… люди хотели казнить преступника.
– Преступника?
– Насильника.
Странно, что он сейчас дрогнул, услышав из ее уст это слово, а тогда, годы назад, он не только не дрогнул, но терпел удар за ударом, не сопротивляясь.
Она неверно поняла его реакцию и кивнула головой.
– Они привели его туда, где мы жили, чтобы мой отец совершил правосудие. Но его как раз тогда не было дома, а моя мать – знатная леди – послала меня остановить их.
– Почему?
– Потому что она боялась, что, если они повесят этого насильника, моих братьев убьют из мести.
– Понятно.
– Я сделала то, о чем она просила. Я их остановила. – Фейвор крепче обхватила себя руками. – Но ровно на столько времени, чтобы подоспели его родные с вооруженными людьми. Они убили почти всех тех людей. Уничтожили их. Выкосили, словно пшеницу.
Глаза ее смотрели в никуда, на лице было написано заново переживаемое потрясение, вызванное воспоминанием. Ему надо вернуть ее назад, вырвать из той ужасной вереницы воспоминаний, которая была так хорошо знакома ему самому.
– Черт возьми, Фейвор! А что тебе еще оставалось делать?
Она нахмурилась в поисках ответа на этот вопрос, поставленный много лет назад и так и оставшийся без ответа.
– Если бы я их не остановила, они бы того парня повесили и убежали к тому времени, когда появились солдаты. И даже если бы они не успели скрыться, по крайней мере правосудие свершилось бы. Насильник бы умер.
– Ты сделала то, о чем просила мама, – рассудительно сказал Рейн. – Это не твоя вина.
У него возникло ощущение, что он ее подвел, что она продолжала жадно ждать ответа, который еще не прозвучал.
– Я знаю, – сказала она, словно он намеренно проявил тупость. – Но вина тут ни при чем. Речь не о ней. Речь о том, с чем я могу жить, что мне надо сделать.
– И выйти замуж за богатого бездельника – единственный для тебя способ жить дальше? – спросил он с сарказмом, рожденным отчаянием.
– Да. – Голос ее был далеким.
– Почему бы тогда тебе не надеть власяницу? – с горечью спросил Рейн. – Уверен, что могу найти где- нибудь бич, чтобы помочь тебе получить удовольствие. Это все-таки Уонтонз-Блаш.
– Не надо, – сказала она, не сердито, не обиженно, просто подавленно. – Это ты ведешь себя неразумно, не я. Я не первая женщина, которая выбирает мужа, руководствуясь тем, что он может принести ее семье деньги. В самом деле, мне еще легче, чем многим, так как я делаю это по собственной воле. – Фейвор беспомощно посмотрела на него. – Неужели ты хотел бы, чтобы я не подчинилась велению совести только ради того, чтобы порадовать свое эгоистичное сердце?
Рейн не мог произнести ни слова. Мог лишь стоять, постепенно осознавая последствия ее слов.
– Рейф. – Она улыбнулась застенчиво и грустно.
Он протянул руку. Она сделала вид, что не заметила ее, повернулась и отошла в сторону. Он закрыл глаза.
– Рейн, – шепнул он в ответ так тихо, что она его не услышала.
Он знал теперь, почему поэты говорят о разбитом сердце, так как в его груди разливалось что-то горячее, опустошающее и болезненное. Он открыл глаза и посмотрел на ее стройную спину. Плечи ее были опущены, словно под придавившим их бременем, поступь тяжелой.
Она остановилась, оглядела комнату, пытаясь найти повод, чтобы остаться, и понимая, что ей следует уйти.
– Ты… – Фейвор откашлялась и попыталась снова: – Ты говорил, что ищешь коробку восточной работы. – Она безуспешно пыталась говорить прежним, жизнерадостным тоном.
Он ответил ей в том же духе, стремясь найти место за пределами требований и махинаций окружающего мира, найти для них мир в этих пустых комнатах, где они искали сказочные сокровища и где они нашли другое сокровище, гораздо более ценное, которое не искали и которое им никогда не сохранить.
– Да, – тупо ответил он. – Восточную коробку.
– Темную? – На ее лице промелькнул неподдельный интерес.
– Да, – пробормотал он. – Чайная коробка.
Ее веки потемнели от усталости. Кожа без ее обычной белой пудры казалась прозрачной и напоминала о том, что человек смертен.
