одного сотрудника, но ничего не находит. Метка на нагрудном кармане грубо спорота, вернее, просто отодрана. На убитом рубашка из простого полотна, малоподходящая для такого костюма.
Но даже этот самый поверхностный осмотр пробуждает во мне ряд удивительных, чуть ли не фантастических мыслей.
Заглядываю в соседнюю комнату; она примерно такого же размера. Широкая французская тахта – современный интерьер, и вообще мебель как с выставки. Из этой комнаты двери ведут в ванную и в гардеробную. Судя по всему, здесь жила женщина – возможно, даже Итка Шеракова. Прямых доказательств тому – ну, скажем, зеркала – пока не видно. Но, возможно, что-нибудь и найдется. Надо осмотреть все повнимательней.
– Соберите всех проживающих в доме, – прошу я, – и расспросите, не слышали ли они что-нибудь похожее на выстрел. Возможно, кто-нибудь из них опознает убитого.
Карличек входит, подталкивая ковыляющего старика Костлера, облаченного в видавший виды старомодный халат, и просит его взглянуть на покойного.
Я не слышу, что говорит старый Костлер. Старик страшно волнуется, хотя и старается взять себя в руки. Даже кончик носа у него дрожит.
– Нет-нет, я его не знаю! И никогда не видел. Но это не пан Фалфар!
И, взглянув на мертвого, он уже не в силах отвести от него взгляда. Приходится встать между ним и телом.
– Хорошо, пан Костлер, благодарим вас. Можете идти… Карличек, приведите того участкового.
Машины, проехав через сад, стоят перед самым домом. В одной из них рядом с молчаливым шофером сидит участковый пятьдесят восьмого участка. На заднем сиденье – наш сотрудник.
Даже без врачебного осмотра мы устанавливаем, что убийство совершено много часов назад, возможно, еще до того, как мы разыскали адрес Фалфара. Значит, Фалфар в который раз доказал нам, что ему известны наши планы, и перешел к активной обороне. Это для меня ясно.
Начинаем тщательный осмотр квартиры. Открытие первое: летние мужские сандалии, явно те самые, что оставили след у мусорного ящика в доме, где проживал Галик.
В коридоре первого этажа стоят наспех одетые пятеро жильцов этого дома – две женщины и трое мужчин. Из открытых дверей выходят остальные. Испуганные, беспокойные лица.
По плохо освещенной винтовой лестнице поднимаются наверх два человека – участковый пятьдесят восьмого участка и наш сотрудник. Жильцы испуганно уступают им дорогу.
Участковый протирает глаза платком. Вероятно, во время поездки в открытой машине ему их запорошило. И я замечаю, когда он подходит к покойнику, что глаза у него действительно красные.
– Убийство! – восклицает он, пораженный.
Я даю ему возможность хорошенько разглядеть убитого.
– Вы знаете его?
– Да, это тот самый человек, что принес мне письмо. И тот, что сидел тогда в кафе…
– А вы не ошибаетесь?
– Нет, нет.
– Вы плохо видите?
Участковый вытирает слезящиеся глаза сложенным платком.
– Нет, хорошо, – заверяет он меня. – Просто поднялась пыль и я…
– Вон там ванная, – говорю я ему, – идите и промойте глаза. Потом расскажете мне подробно, что произошло в кафе.
Я спускаюсь в подвал посмотреть, что там происходит. Внизу встречаю Благу, лейтенанта- криминалиста, приехавшего со своей оперативной группой. Эта улица входит в его район.
Почти одновременно с ним прибывает наш врач.
– О-о! – поднимает он брови, увидев меня.
– При чем здесь сочувственные охи? – говорю я раздраженно. – Ваше бодрящее средство оказалось отличным. Но его действие слабеет. Как бы его продлить?
– Никак! – злобно отрезает доктор. – Вы что, ума лишились? И не думайте! Сегодня ночью вам предстояло серьезное дело. Вот я и дал вам таблетку. Но она разрушает организм.
– Вы преувеличиваете.
– Вовсе нет! Второй не получите.
– Послушайте, доктор, – останавливаю я его. – Вы наверняка мне дали не всю порцию. Ее действие не так уж сильно. Как раз сейчас мне нужно решить одну задачу, а ответ никак не сходится. А если силы мои будут убывать…
– Идите вы к черту со своей задачей!
Доктор оставляет меня одного, а сам спешит наверх. Нет, с ним не договоришься. А я и вправду чувствую, что процесс мышления дается мне все труднее.
Близится утро. Сейчас осмотрю лабораторию Фал-фара, вернусь в его квартиру, и там придется что-то предпринимать. Обещанная реакция может наступить скорее, чем я рассчитываю.
Винтовая лестница ведет в подвальное помещение. Подвал, разделенный деревянными перегородками, уже освещен. Из-за дверей льется яркий белый свет, и подвальная лампочка, кажется, тлеет, словно только
