через неделю позвонил домой, чтобы удостовериться, дошло ли. Трубку сняла Люсинда, экономка Кендаллов.
– Вряд ли стоит рассчитывать на его появление, Тедди. – В ее голосе слышалось глубокое сочувствие. – Он выбросил приглашение.
С тех пор Тед домой больше не звонил.
– Тогда папа сердился на тебя за то, что случилось на похоронах мамы. – Сандра безуспешно пыталась «навести мосты» между двумя самыми дорогими ей людьми.
– Это верно. Но он так и не перестал сердиться и ненавидеть меня.
– Ты не прав. Он изменился. Он… помягчел.
Последние слова прозвучали совсем неубедительно.
– Такие, как он, не становятся мягче из-за болезни, Сандра. Наоборот, еще непримиримее.
– Ты бы изменил свое мнение, если бы видел его. Нет, он пока еще в форме, иногда даже трудно представить, что он болен. Но я-то знаю, в глубине души он боится, ему страшно представить такой конец.
– У него есть вы с Люсиндой.
– Этого недостаточно. Он нуждается в твоей силе, твоем мужестве. Ему нужен ты, Тед!
Неожиданно перед глазами Теда возник образ матери. Он вспомнил, как она смотрела на него в тот последний раз… Он учился в Луизианском университете, и она по обыкновению прилетела в Новый Орлеан провести с ним выходные.
В бежевых слаксах и белой блузке с закатанными рукавами, мать вполне могла сойти за студентку. Она так разительно менялась вдали от дома, становилась такой жизнерадостной! Они провели эти дни, бродя по Французскому кварталу, пытаясь освоить местный креольский диалект и слушая джаз-диксиленд.
Воскресным вечером в аэропорту она сунула ему в карман чек на пять тысяч долларов, остановив его протесты приложенным к губам пальчиком.
– Перестань упираться хоть в этот раз и прими деньги.
Две недели спустя он вновь увидел ее. На этот раз лежавшей в гробу.
– Тед, ты меня слушаешь? – Призывный голос Сандры вернул его к действительности.
– Да, я слышал тебя, но не смогу сейчас вырваться отсюда, даже если бы захотел, – солгал он, пытаясь найти первый попавшийся предлог для отказа. – Я обещал Ллойду побывать на Гаити и сделать репортаж о возвращении президента Аристида.
– Ты же свободный журналист, ты волен выбирать.
– Отец узнает, что я приехал из-за его болезни.
– Нет, не узнает. Я обо всем позаботилась.
Брови Теда взметнулись вверх.
– Каким образом?
– Ха-ха. В Остине открылась новая художественная галерея «Люберик». Может быть, ты о ней слышал? Если сумеешь договориться и открыть там выставку своих работ на пару недель, это будет отличным поводом, чтобы приехать.
– Но, малыш, папа в одночасье раскусит эту нехитрую уловку.
– А вот и нет!
Ее упорство тронуло его, но почти не сказалось на его настрое. Слишком поздно.
– Это он возвел стену между нами… – произнес Тед скорее для себя, чем для сестры.
– Стены возводят для того, чтобы их сносить. – Она следила за гаммой чувств, отражавшихся у него на лице. Просто глубоко в душе у нее коренилась уверенность, что он хочет вернуться домой.
– Конечно, первая встреча с отцом может оказаться непростой, но ты справишься с этим. – Она улыбнулась. – Если уж ты сумел на одном обаянии вырваться из иракской тюрьмы!.. Тед, ты же любишь его, поэтому перестань отрицать очевидное.
Хотелось бы. Хотелось рассказать ей, что он ненавидел старика за отлучение все эти годы, за то, что тот не любил его так, чтобы забыть прошлое и простить.
Сандра вновь подняла глаза на Теда.
– Настало время забыть старые обиды, вновь стать единой семьей.
Он никогда не мог ни в чем ей отказать, заколебался и сейчас.
– Я пожалею об этом, – пробурчал он. – Это так же верно, как то, что я сижу на этом месте.
Сандра с облегчением вздохнула:
– Значит, приедешь?
После паузы Тед кивнул:
– Да, я приеду.
– М-м-м, пахнет замечательно, – произнесла Лаура, наблюдая за Стюартом, снующим по кухне в поисках штопора. – Петух в винном соусе?
