— О, Господи, — с облегчением вздохнула она. — Вы должны помочь мне. Он опасно болен, и если бы я не пришла, он умер бы, потому что некому о нем позаботиться.
Они переглянулись. Потом пошли следом за ней.
Тула уже стояла возле постели.
— Это мои тетя и дядя из Норвегии, — пояснила она. — А это… нет, я не знаю, как тебя зовут!
Он попытался ответить, но у него ничего не получилось.
— Здесь слишком уж темно, — сказал Хейке.
Винга отодвинула занавеску на маленьком окошке. Хейке молча смотрел на лежащего в постели человека, который, в свою очередь, испуганно смотрел на странного дядю своей подруги.
— Я дала ему воды, — торопливо сказала Тула. — Потом ложку молока. А теперь я варю мясной суп.
— Ты с ума сошла, — сказал Хейке, — ему нельзя сейчас давать супы. Похоже, он не ел уже несколько недель. В самом деле, когда ты ел последний раз? — спросил он у больного.
— Он не в силах говорить, — пояснила Тула.
Хейке дал обеим распоряжения. Тула пошла покупать постельное белье и заодно прихватить из кареты лекарственные средства Хейке, а Винга отправилась искать человека, который смог бы присмотреть за больным в ближайшее время.
Сам же Хейке принялся осматривать истощенного человека, который был настолько стыдлив, что не позволил это сделать в присутствии женщин. И Хейке хотел как можно скорее вылечить его, чтобы тот рассказал ему про флейту…
Ему было совершенно ясно, что именно здесь Тула взяла инструмент.
Вернувшись, Тула застала пациента в сознании, он уже мог говорить. Взяв у нее постельное белье, Хейке выпроводил ее из мастерской, а сам вымыл больного и перестелил ему постель.
После этого он впустил ее.
Глаза Хейке были полны сострадания к несчастному, но голос был суровым, когда он сказал:
— Твоего друга зовут Томасом, и больше я ничего не смог от него узнать.
— Привет, Томас, — сказала Тула.
— Привет. А как тебя зовут? — смущенно спросил он ее.
— Тула Бака, — ответила она. — Я живу в округе Бергунда и теперь отправляюсь в Норвегию, но сначала я хотела попрощаться с тобой и немного поболтать. Тебе повезло, не так ли?
Мягкая улыбка в его глазах угасла.
— В Норвегию?
— Да, но ненадолго. Скоро я вернусь обратно. И как раз в этот момент вошла Винга.
— Я договорилась насчет ухода, — сказала она. — Стоит только состроить глазки и заплатить деньги… Священник посоветовал мне обратиться к сестрам милосердия. Сами они не имеют обыкновения ухаживать за больными мужчинами, Бог запрещает им это, но у них есть для этой цели помощник. Так что они могут готовить еду и наводить порядок здесь для нашего друга столько времени, сколько потребуется. Я щедро заплатила им, хотя они сказали мне, что им ничего не нужно. Они должны скоро придти. А как у вас дела?
— Он только что пришел в себя. Ну, Томас, расскажи нам, что с тобой стряслось? Инвалид отвернулся.
— Я повел себя глупо, — ответил он.
— Людям свойственно ошибаться, — сказала Винга. — И что же с тобой произошло?
— В таком случае мне придется рассказать о своей жизни.
— Расскажи, — попросила Винга. — Можешь начать с Адама и Евы, время у нас есть. Ее слова вызвали у него слабую улыбку.
— Жизнь моя — это сплошная серость, — сказал он. — В последние годы я изнурял себя работой, сам не понимая, почему я это делаю. Я пытался не обращать внимания на насмешки соседей.
— Да, — кивнул Хейке, — это мне знакомо. В людях столько зла! Они обрушивают свою неприязнь на тех, кто чем-то отличается от них.
Томас благодарно улыбнулся, потом наморщил лоб.
— Теперь я чувствую себя таким сильным, — удивленно произнес он. — Я даже осмеливаюсь говорить…
— Это все благодаря ему, — сказала Винга, указав на Хейке. — Он прикладывал к тебе свои горячие руки?
— Да, в самом деле, они были горячими!
— Но ты должен рассказывать.
— Да, в самом деле. У меня была эта маленькая мастерская, я зарабатывал себе на хлеб. Но жизнь моя была такой серой, такой ничтожной! Такой одинокой! И вот в мою жизнь вошла эта девушка. Не могу сказать, что это было… Но мы так хорошо понимали друг друга.
Он ждал поддержки Тулы, и она кивнула.
— Так оно и было, — подтвердила она.
— Но она честно сказала мне обо всем. Она сказала так, как все и было: что она не сможет больше придти сюда.
«Не говори, что я нарушила свое обещание!» — мысленно просила его Тула.
Но об этом он не сказал, добавив только:
— У нас были только две удивительные встречи. Она хотела иметь одну флейту…
Винга сказала, что Хейке хотелось бы кое-что спросить об этой флейте, но тот решил дослушать все до конца.
Вздохнув, Томас продолжал:
— И после того, как она сказала мне «прощай», не назвав даже своего имени, все потеряло для меня смысл. Серая повседневность стала для меня вдвое тяжелее, и я представил себе свою жизнь на пятьдесят-шестьдесят лет вперед. Одно и то же день за днем…
Присутствующие молчали. Они понимали его.
— Не думаю, что я сделал это сознательно, просто я сдался. Не смог больше терпеть. Все происходило постепенно, я начал испытывать равнодушие к самому себе, как следует не ел, закрыл мастерскую и просто лежал здесь. Мне не хотелось выходить на улицу, чтобы купить себе еду, я чувствовал себя раздавленным, не мог выносить насмешек над собой и моей самодельной тележкой, у меня не было больше сил. Да, силы мои и в самом деле убывали. И однажды я почувствовал, что не могу встать с постели. Вскоре я впал в забытье, а потом вдруг увидел… лицо Тулы прямо над собой. И тогда я подумал, что попал в рай.
— В таком случае ты увидел бы вовсе не мое лицо, — сухо заметила Тула и тут же решительно заявила: — Но теперь ты должен жить! Легче всего лечь и умереть! А к кому, как ты думаешь, я смогу обратиться, если мне будет плохо? Да, об этом никто не знает, но Томас был для меня огромной поддержкой, когда я переживала душевные трудности. А теперь, могу ли я перекинуться парой слов с Томасом наедине? Пока никто не пришел.
Они с удивлением посмотрели на нее: здесь явно шла речь о чем-то большем, но они не стали выяснять, о чем именно.
— Конечно, можешь, — сказал Хейке. — Но сначала мне хотелось бы спросить у Томаса о флейте. Откуда она взялась?
— Флейта? — удивленно спросил он. — Заколдованная?
