горой, разве что можно было споткнуться и сломать ногу… Но такое может произойти с человеком в любом месте в Норвегии.
Только когда они вышли в большой фьорд, Сольвейг и ее сын вздохнули с облегчением.
Сначала они взяли курс на Сотен. Это была большая деревня, находящаяся неподалеку. Эскиль и Элис отправились вместе с Сольвейг к ленсману, а Винга осталась в лодке с Йолином, который очень устал.
«Не давать больше морфия мальчику! — предупредил Хейке. — Во-первых, морфий сделает из него совершенное убожество, а во-вторых, я начинаю замечать у него слабое улучшение. Морфий дают умирающим, чтобы уменьшить их боли. Но если давать морфий тому, кто не собирается умирать, можно разрушить жизнь человека».
Поэтому Йолин не получал больше болеутоляющего, хотя голова у него и болела от яркого освещения и утомительного плавания.
Но Хейке выдавал желаемое за действительное. Никакого заметного улучшения у Йолина не наблюдалось. Взгляд его оживляла только надежда.
Сам Хейке нанес визит школьному учителю. И они долго беседовали с ним. В истории же Эльдафьорда Хейке нашел для себя мало нового.
Но учитель сказал ему:
— Я думаю вот о чем… В Сурнадале есть архив. Я знаю, что там нет записей об Эльдафьорде, но там много материалов об этой местности.
Хейке спросил, далеко ли находится Сурнадал. Им понадобилось бы два дня, чтобы добраться туда на лодке и вернуться обратно. Нет, времени у них не было, у них на руках был больной ребенок, который требовал осторожного обращения.
— Да… — согласился учитель. — У одного из моих предков было целое собрание старинных рукописей. И я знаю, что он бывал в Сурнадале, чтобы переписать там множество всяких сведений. Но книги его свалены в таком беспорядке, их так много, что я сам не могу разобраться в них!
— Но вы отобрали кое-какие материалы? — деловито спросил Хейке.
— Да, и очень много.
— И вы не нашли именно те записи?
— Нет, не нашел.
— В таком случае, нельзя ли взглянуть на те записи, которые вы еще не читали? Учитель задумался.
— Хорошая мысль, — сказал он. — Я знаю, где мы должны искать!
Он ушел и вскоре вернулся с тремя большими папками, полными бумаг.
— Сколько их… — удивился Хейке.
Но через час он уже знал массу новых сведений, о которых ему не терпелось сообщить Эскилю и Винге.
Кроме всего прочего, он вместе с Сольвейг посетил то, что так презрительно называли домом для умалишенных. Впрочем, более подходящее название трудно было дать такому низменному заведению, где пациентов содержали в чем-то вроде тюремных камер без окон и с соломой на земляном или каменном полу. Шум, скандалы, побои, слезы.
Шурин Сольвейг был заперт в одиночной камере, и пока они находились там, рядом стоял вооруженный санитар, больше похожий на тюремного надзирателя.
Им пришлось очень скоро прервать свой визит. Йолин Йолинсон, который, судя по всему, был когда-то очень красивым парнем, вовсе не обрадовался им. Он поливал Сольвейг грязью, чуть не набросился на Хейке и пообещал, что, как только вернется домой в Эльдафьорд, прикончит всех мужчин, изнасилует их жен и станет заправлять всеми делами в деревне. Потому что все там принадлежит ему. Все! Йолинсоны всегда были хозяевами Эльдафьорда, но у них хитростью отняли землю все эти ничтожные крестьяне и рыбаки. Они всегда завидовали ему и делали ему все назло.
Хейке не сомневался в том, что Йолин Йолинсон выполнил бы все свои угрозы, окажись он на свободе. И они попросили санитара строже присматривать за этим опасным типом.
Они вернулись обратно. Перед тем, как отправиться дальше, все сели перекусить прямо в лодке, стоящей на причале. Еду приготовила Сольвейг.
— Эскиль, — произнесла Винга вслух. — Посмотри на этих красивых девушек, что идут по причалу! Не упускай момента, мой мальчик!
Эскиль даже не повернул головы. Он просто покраснел от смущения.
— Как ты можешь быть такой тупицей, Винга! — шепнул ей Хейке.
Она вздрогнула. Хейке очень редко высказывал в ее адрес критические замечания.
Но она вовсе не была тупицей. Достаточно было взглянуть на Эскиля, не сводившего глаз с плавающей чайки, чтобы понять, что к чему. Или на Сольвейг, которая, опустив глаза, вытирала лоскутом материи руки — медленно, тщательно, растерянно…
«Господи, — подумала Винга, — мальчик должен ведь понимать…»
И он понимал! Понимал свою отчужденность, свою несовместимость с Сольвейг. Временами он вел себя бесстыдно. И это было своего рода самозащитой. А временами он был нежным и внимательным, и Вингу трогало то, что у нее такой сын.
Но ради чего все это делалось?..
Да, ради чего? Какое будущее готовил себе Эскиль? Жаждал приключений? Наверняка он этого добивался. Хотя его беспомощная серьезность свидетельствовала о чем-то другом.
А она, эта зрелая женщина, имевшая одиннадцатилетнего сына — чего хотела она от Эскиля? Ведь он же был еще ребенок! Во всяком случае, по сравнению с ней!
Но уже в следующий момент Винга раскаивалась в своих агрессивных мыслях. Она вовсе не хотела быть матерью-драконом, видевшей врага в каждой особе женского пола, на которую падал взгляд ее единственного сына.
Оба они страдали, им не хотелось влюбляться друг в друга.
Но любовь всегда обходит здравый смысл.
«Мы тоже хороши, — подумала Винга. — У нас всегда были проблемы с нашим непослушным сыном!»
Хейке воспринимал все совершенно спокойно. Но он, будучи мужчиной, поддался очарованию больших, обведенных темными кругами, глаз и не видел никаких проблем.
Винга вдруг сама оборвала ход своих мыслей. Сольвейг была вовсе не беспомощной, достаточно посмотреть, как она заботится о сыне. Никогда Винга не думала, что может быть такой несправедливой, такой непримиримой!
Она чувствовала себя пристыженной собакой, но ничего не могла поделать со своим беспокойством.
Да и могла ли она воспринимать все иначе? Какая мать была бы спокойна, если бы ее единственный сын влюбился в женщину, которая на одиннадцать лет старше его? И к тому же у нее был тяжелобольной сын! Сколько надежд она возлагала на своего мальчика! Почему бы ему не жениться на девушке подходящего возраста?
Но человек быстро перестраивается, быстро учится мыслить по-новому, выбрасывая из головы прежние мысли.
И Винга заставила себя улыбнуться Сольвейг. Ей хотелось, чтобы улыбка получилась добродушной, но у нее получилась только ухмылка, на что Сольвейг тоже ответила выжидательной улыбкой.
Эскиль ничего не сказал. Сгорбившись и подняв плечи, он сидел, мрачно уставясь на зеленоватую воду.
13
