Она невольно содрогнулась, хотя и пыталась держаться спокойно и мужественно. Этот человек представлялся ей исключительно в положительном свете.
— Вы здесь… уже давно? — спросила она, страшась услышать ответ.
— Можно ли сосчитать время? — с горечью ответил он. — Зима и весна… да, уже пошел второй год…
— Совершенно один?
— Нет, теперь нас здесь трое. Но тот, другой, спит.
Он произнес это с оттенком облегчения.
— Один из Ваших друзей?
— Вовсе нет. Это сумасшедший, которого они посадили сюда, чтобы помучить меня. Безумец, опасный для окружающих.
— Весьма прискорбно, — сухо ответила она.
— Да. Как он поведет себя теперь, я просто затрудняюсь сказать.
Некоторое время она молчала, тревожно глотая слюну. Но потом собралась с мыслями и сказала:
— Но Вашему голосу трудно понять, молодой Вы или старый.
Он усмехнулся.
— Мне сорок два года, и я не знаю, на каком месте возрастной шкалы это находится.
Она смущенно засмеялась и не стала расспрашивать об этом дальше.
— Я рада, что Вы здесь, — сказала она. — Мне теперь не так страшно.
— А у меня создалось впечатление, что Вы и не испугались. Но, скажите, мы не виделись раньше? Простите за нескромность.
Он осторожно взял ее за подбородок и приблизил ее лицо к свету.
— Да, мы встречались, — сказал он. — Но я не помню, где.
Она тоже пыталась рассмотреть его в темноте, но ей это пока не удавалось.
— Скажите мне, как Вас зовут, — прошептал он.
— Виллему дочь Калеба.
— Это имя мне знакомо! Но в связи с чем?..
— А Вас как зовут?
— Эйнар Скактавл.
— Это имя говорит мне только о том, что Вы — дворянин. Законный норвежский дворянин знатного рода.
— Теперь все это обесценилось, но род наш был могуч, это так.
Он принялся размышлять вслух:
— Виллему… тогда я ответил так: «Думаю, что это мужское имя». Было темно, шел дождь со снегом, когда я встретил Вас Виллему? Вы были больны и устали, но Вы были столь же привлекательны, что и теперь. У Вас был…
Он быстро вскинул голову.
— Конечно! Тубренн! Вы были Меретой. Я был точильщиком.
— Значит, Вы? — воскликнула Виллему. — Значит, мы друзья?
— Это в самом деле так! — ответил он, явно тронутый ее словами. — Дорогая Мерета, или я буду говорить, Виллему, как я рад снова увидеть Вас!
На глазах у него появились слезы радости. Они оба пережили мгновенье грустной радости. Потом она сказала:
— Но скажите: кто наши враги?
— Я знаю только своих. Это судья из Энга, а также его ближайший друг и защитник: они покрывают друг друга, живут в одном и том же округе и видятся ежедневно. У того и у другого нет больше друзей, так что они нуждаются друг в друге.
Виллему ответила шепотом:
— Это не Вы возглавляли бунт?
— Да, это я. Во всяком случае, меня выбрали королем Норвегии на случай, если Гюльденлеве скажет «нет». Во мне течет королевская кровь, я из старинного норвежского королевского рода. После неудавшегося бунта я намеревался уехать в Швецию. Но мне не удалось уехать далеко: я попался в сети этих фанатиков, и с тех пор им доставляет радость мучить меня. Но рано или поздно им это надоест, и тогда мне конец.
Виллему сочувственно вздохнула.
— Вы очень измучены?
— С одной стороны, да. Если раны мои кое-как зажили, то душевные пытки доставляют гораздо больше мучений: жить с сумасшедшим, который спит вон в том углу. Это отнимает столько душевных сил!
— Я смогу найти к нему подход.
— Я сделаю все, чтобы избавить вас от приближений этого скота, — сказал Скактавл. — Он видит в темноте так же хорошо, как и я, так что он Вас быстро обнаружит, но мы попробуем держать его на расстоянии.
Опустив голову, она спросила:
— Как Вы думаете, сколько они собираются продержать меня здесь?
— Это зависит от того, что Вы им сделали…
— Я встречала более глупых и жестоких людей, но я не понимаю, почему судья так возненавидел меня. Я понимаю, что сегодняшнее нападение на меня не было случайным: это по воле судьи меня доставили сюда и заперли здесь — он знал, что делает.
— Возможно, Вы сделали что-то такое, что не понравилось его другу?
— Кто же это такой, его друг?
Помедлив с ответом, Скактавл прошептал:
— Я никогда не видел его. Только слышал, как судья говорил: «Моему другу не нравится то или это». Судя по всему, это может быть какой-то местный зажиточный хозяин.
Рассеянные мысли Виллему пришли к единственному, самому собой напрашивающемуся выводу. Стукнув себя по лбу, она сказала:
— Я просто идиотка! Просто дура! Я однажды совершила убийство, Вы же знаете. У меня не было тогда другого выхода, я защищалась, и это было так давно. Я пыталась забыть об этом поступке, меня мучила совесть, хотя в тот раз я не могла поступить иначе. Тот, о ком Вы говорите, может быть помещиком или хозяином поместья в Воллере, в округе Энг. Он прославился тем, что мстит — око за око — одной из наших арендаторских семей из Свартскугена. Он будет мстить им до самой смерти. Мы вместе с Эльдаром Свартскугеном убили сына воллерского хозяина и одного из его людей около года тому назад. Потом, как Вы знаете, мы скрывались Тубренне. Но нас оправдали в деле по этому убийству.
— Не думаю, что для этого человека что-то значит такое оправдание. Он из тех, кто переворачивает закон в свою пользу. Да, Вы правы. Я слышал о смерти Эльдара Свартскугена — и мне было неясно, кто повинен в ней. Да, фрекен Виллему, теперь они добрались и до Вас.
Она задрожала. Какой смысл был в том, что она разделит судьбу Эльдара? От этого никому лучше не станет. Значит, все эти «несчастные случаи» были покушением на ее жизнь!
— Но ведь Вы ничем не досадили воллерскому помещику, — с состраданием произнесла она.
— Нет, я пленник судьи. Но оба они до крайности настроены продатски, а я — лидер бунтовщиков. Их ужасно огорчило то, что Гюльденлеве объявил тотальную амнистию. Поэтому они взяли дело в свои руки. И никто не знает, что я здесь.
— А где это, здесь? Мы находимся в Воллере?
— Не думаю, — неуверенно произнес Скактавл. — Мне кажется, что эта местность не
