Габриэлла села на край ее постели.
— Ты знаешь, я родила однажды «меченого» ребенка, твою сестру. К счастью, этот ребенок умер. Но я не желаю тебе переживать подобную смерть.
— А я видел, каким стал Колгрим, — сказал Калеб. — Это был настоящий монстр, исчадие ада! И он был плодом брака двух Людей Льда!
— Но я не могу жить без Доминика!
Доминик старался держаться более трезво, хотя в глазах его была смертельная тоска и скорбь.
— Посмотрим, как все сложится, Виллему. Мы встретимся на свадьбе Лене, а до этого проверим себя в разлуке друг с другом.
Виллему всхлипнула, но обуздала себя.
— Что же, пусть так и будет. Увидимся летом.
— Нет, — с сожалением произнесла Габриэлла. — Я получила письмо от моей матери Сесилии: они отложили свадьбу до следующего года. В Дании сейчас чума, а мама все еще чувствует себя неважно после прошлогоднего воспаления легких. К тому же Эрьян Стеге, нареченный Лене, получит за это время повышение в чине, а потом уж выйдет в отставку.
— В отставку! — фыркнула Виллему. — Это звучит смехотворно! Они будут жить в сконском замке?
— Скорее всего. Элеонора София, дочь Леоноры Кристины, очень благосклонна к ним, потому что мать Лене, Джессика, когда-то была ее гувернанткой. Они хорошие друзья.
— Как дела у Леоноры Кристины? — спросил Калеб. — Она по-прежнему сидит в Голубой башне?
— Разумеется! И пользуется всеобщим уважением. В этой старой даме есть еще порох!
— Ах, не надо заговаривать нам зубы, — нетерпеливо произнесла Виллему. — Разве я не собиралась ехать с Домиником в Швецию? Разве не собиралась пожить некоторое время у тети Анетты и дяди Микаела?
— Да, — спокойно ответил Калеб. — Но это было до того, как с вами случилось это. Теперь эта поездка исключена.
У Виллему был такой вид, что она вот-вот вспыхнет — но она молча опустилась на подушки.
— Я знаю, — с печальной покорностью произнесла она, — что вы всегда правы, что вы не хотите нам зла, что вы любите Доминика.
— Для нас все это как нож в сердце, — тихо сказала Габриэлла. — Мы знаем, что у Доминика ты была бы в безопасности, тебе было бы там хорошо. Но нам остается только сожалеть о нашем бессердечном предке, жившем в 1200-х годах… Теперь мы расплачиваемся за его могущество.
— Да, — ответила Виллему. — Несколько недель назад я бы боролась за Доминика зубами и ногтями, но теперь, понимая, что своим своеволием доставляю всем вам столько неприятностей, я смиряюсь. Добрая воля? Нет. Просто я не хочу снова видеть вас несчастными. А теперь я хочу, чтобы вы все ушли, я вот-вот заплачу… Ты тоже, Доминик. Мы оба хотели бы побыть несколько минут одни, перед тем, как ты уедешь, но…
— Об этом я хотел как раз попросить тебя, — печально произнес он. — Вы же знаете, тетя и дядя, что мы никогда не были близки, мы переговаривались через перегородку, я никогда не держал Виллему в своих объятиях, никогда не целовал ее… Но она права. Если мне позволят остаться, я ни за что не отпущу ее!
— А я тебя! — прошептала Виллему. — Поэтому я и прошу тебя уйти, не приближаясь ко мне. Но можно нам писать друг другу?
Габриэлла кивнула. У нее, как и у дочери, были на глазах слезы.
— Вам никто не может запретить это. Ирмелин и Никлас переписываются — и об их страданиях можно лишь догадываться. Как могло такое случиться с нашими детьми во всех трех усадьбах и в Швеции! С нашими детьми, которым мы желаем только добра!
— Одни только датские дети смогли избежать этого несчастья, — сказал Калеб. — Лене определилась в жизни, Тристан еще слишком юн…
— Тристан несчастен, — задумчиво произнесла Габриэлла, — Джессика и Танкред глубоко озабочены его судьбой: он одинок уже теперь.
— Бедный Тристан, он такой нежный и застенчивый, — сказала Виллему.
Она повернулась к Доминику — такому изящному и элегантному в своей великолепной одежде. Но радость умерла в его глазах.
— Но ведь мы встретимся на свадьбе у Лене, не так ли?
— Конечно, встретимся.
— Как долго ждать! — вздохнула она.
— За это время мы попытаемся найти для тебя подходящего мужа, Виллему: того, кого бы ты любила и кем бы гордилась почти так же, как Домиником. И я уверена, что Микаел и Анетта найдут тебе хорошую жену, мой мальчик, — сказал Калеб.
— Не надо… — взмолилась Виллему, видя, что Доминик, совершенно расстроенный, отворачивается.
— Да, это глупо с моей стороны, говорить сейчас об этом, — спохватился Калеб. — Вам обоим потребуется время, чтобы преодолеть скорбь, а потом уж можно будет говорить о будущем.
Выходя из комнаты, Доминик обернулся и посмотрел на нее: в его взгляде были любовь и отчаяние.
На глазах Виллему были слезы.
— Это так несправедливо! Так несправедливо!
— Да, — тихо произнес он.
— Проклятый Тенгель Злой! — вырвалось у нее. — Будь он проклят, так поступивший с нами!
— Да, — ответил Калеб, тоже стоящий в дверях. — Если бы я мог хоть что-нибудь сделать для вас! Для вас, для Никласа и Ирмелин! Вся наша родня страдает!
— Но, отец, — запротестовала Виллему, — ведь все равно в каждом поколении будет рождаться «меченый»!
— Да. Но вы не должны бросать вызов судьбе. Ведь Колгрим, родившийся от близких родственников, убил при рождении свою мать. Мы не хотим, чтобы то же самое случилось с тобой и с Ирмелин. Этого не хотят ни Никлас, ни Доминик.
— Нет, мы этого не хотим, — сказал Доминик. — Прощай, Виллему! Прощай, маленькая, непреклонная птица несчастья! Я хотел сделать тебя счастливой, но…
Он не смог договорить до конца.
Они ушли. Виллему зарылась лицом в подушки и рыдала так, что сердце готово было выскочить из груди.
Суд над Воллером и свартскугенцами принял компромиссное решение. Учитывая то, что все взрослые мужчины из обеих усадеб были признаны виновными и всех их не имело смысла предавать смерти, они были приговорены к различным срокам тюремного заключения.
Попав в тюрьму, воллерский помещик испытал все стадии унижения.
Но его дочь, оставшаяся в усадьбе одна со своим выздоравливающим сыном, вздохнула с облегчением. Сама она не умела вести хозяйство, но ей попался хороший управляющий. Со временем она вышла за него замуж, хотя он и был ниже ее по положению, и была с ним счастлива, но эта история не касается Людей Льда.
