коленях.
Ей не хотелось думать о том, как бы все обернулось, не найди она этот дневник. Или если бы Кари не призналась, что солгала.
Между тем в Гростенсхольме Хейке имел серьезный разговор с Вингой.
— Мой дорогой, тут не о чем говорить, — сказала Винга беспечно.
Хейке ударил кулаком по столу так, что это отозвалось эхом по всей комнате.
— В моем доме я не желаю терпеть наигранного героизма! Я сам врач, и чтобы мои ближайшие родственники мне не доверяли! Как ты себя чувствуешь? Давно ли ты испытываешь боль?
Винга пожала плечами.
— Уверяю тебя, ничего нет. Иногда немного болит в груди. Усталость. Ничего такого, чтобы беспокоить тебя. Страх привел его в бешенство.
— Эта проклятая щепетильность по отношению к врачу! Не выношу этого! И от тебя, Винга, я этого не ожидал. Почему ты ничего не сказала?
— Фу, — произнесла она и опустила встревоженный взгляд. — Ты же знаешь, как обстоят дела. Я не тебе пускаю пыль в глаза, а самой себе.
— Да, я это понимаю. Теперь расскажи!
— Да, но это так незначительно. Иногда я ощущала несильную боль, но я не обращала на это внимание, считая это судорогой или объясняя дурной пищей или чем-то еще. Я уверена, Хейке, что ничего серьезного нет.
— Я тоже, — сказал он почти свирепо. — А теперь я хочу тебя осмотреть. Для уверенности.
Она собственно, была за это даже благодарна.
— Чудесно, что можно на кого-то переложить ответственность, — улыбнулась она.
Пока он досконально обследовал ее в их спальне, она сказала:
— Как ты полагаешь, что там у Вильяра в Драммене?
Они оба были уверены в том, что Вильяр и Белинда были прошлым вечером в Драммене. Никто не мог лгать так неестественно, как Белинда.
— Не знаю, не понимаю этого. Мы ведь можем предполагать, что он бывал именно там всякий раз во время своих поездок верхом.
— Не всегда. Иногда он отлучался на слишком короткое время, чтобы успеть съездить туда и вернуться.
— Да, пожалуй это так. Нет, Винга, я не могу найти у тебя ничего особенного. Но давай-ка проведем интенсивный курс лечения, на всякий случай! В значительной степени для профилактики.
— Это ведь не может повредить, — сказала она так же легкомысленно, как и раньше. — Сколько я должна за обследование?
— Крепкое объятие.
Некоторое время они постояли, тесно прижавшись друг к другу, в полной тишине. Затем они услышали, как к усадьбе подъезжает экипаж. Это приехал ленсман с Белиндой.
В этот вечер Белинда навестила Вильяра, сидевшего под арестом. Он был оживлен и казался довольным тем, что она пришла. После того как она рассказала о светлых перспективах на будущее, о том, что скоро его, видимо, освободят, он сказал:
— Белинда, а теперь ты должна постараться. Я могу положиться только на тебя…
Она с готовностью кивнула. Ее лицо застыло от напряженного ожидания. Вильяр понизил голос до шепота. Они стояли по разные стороны небольшой решетки в дверях.
— Ты помнишь, что я получил в Драммене кое-какие бумаги?
— Да-да.
— Я засунул их в карман моего пальто, висящего в холле в Гростенсхольме. Темное пальто из грубой ткани, оно висит справа от двери. Ты должна взять их и пойти к одному человеку в деревне. Ему ты должна сказать, что я не буду приходить на встречи довольно долго. Потому что нахожусь под подозрением и не должен их выдать.
— Понимаю. Я сделаю все. В этот же вечер?
— Нет, это бы выглядело странным. Сходи завтра в первой половине дня, но чтобы никто не видел, куда идешь!
Он назвал имя и адрес человека и подробно описал дорогу. Белинда ведь была не из волости Гростенсхольм и плохо здесь ориентировалась.
Затем она сунула Вильяру сэндвич, присланный Вингой. Он был с мясом и кресс-салатом. Вильяр поблагодарил ее.
— А сейчас не стоит тебе дольше задерживаться, — шепнул он. — Спасибо за то, что пришла. Можешь ли ты прийти завтра вечером и рассказать, как это произойдет?
— Да, разумеется, я приду, — сказала она с сияющими глазами.
— Ты теперь — мой лучший друг, — улыбнулся Вильяр.
— Спасибо! О, спасибо, — сказала она, трепеща.
Затем она ушла. Но она была не совсем радостной. Потому что последние слова были сказаны им будто ребенку, которого хотели похвалить. И это была совсем не та дружба, какой она ждала от Вильяра. Да, а что она, собственно, хотела?
Белинда ничего не ждала. Но ей так хотелось, чтобы на нее смотрели как на взрослую. Это было такое скромное желание.
Она встрепенулась и заспешила в темноте домой.
Как хорошо они провели время вместе, она и Вильяр!
Когда искали останки Марты… Поездка в Драммен… Сегодня вечером, вместе и каждый на своей стороне решетки.
Как много интересного связывало их! Белинда не имела еще ни малейшего представления о том, что ждало их впереди. Если бы она это знала, она спряталась бы в укромном уголке и снова ушла в раковину, как улитка.
10
Каждую минуту Белинду точили мысли о маленькой Ловисе. Она написала домой письмо и рассказала о смерти Герберта Абрахамсена. Она спрашивала, не могли ли ее родители сделать что-то, чтобы вызволить Ловису из когтей фру Тильды. Она написала, конечно, что ей жаль фру Тильду, потерявшую таким ужасным образом единственного сына. Но Белинда не верила в то, что Ловисе будет здесь хорошо. Она будет воспитана в духе ненависти и презрения к своей матери, их дорогой Сигне. Да, ее научат смотреть на всех людей сверху. И это не было бы хорошо для маленького ребенка.
В самом конце письма, нерешительно и мелкими буквами, Белинда спрашивала, не могли ли бы они приехать и забрать и ее тоже. Потому что как ни добры и приветливы были хозяева Гростенсхольма, она ведь не могла оставаться здесь жить без причин. У нее было очень тяжело на душе, когда она отправляла письмо. Ей не хотелось возвращаться в большой город.
Вильяр вернулся домой уже через два дня, и для всей родни был устроен большой праздничный обед. Эскиль и Сольвейг обнимали сына, который был очень взволнован, а Винга болтала без умолку, пила вино и заставляла пить Белинду, пока Вильяр не остановил ее.
— Не все так разбираются в вине, как ты, бабушка, — сказал он Винге. — Я никогда не видел тебя пьяной, но Белинда не привыкла к крепким напиткам, так что это может кончиться плачевно.
— Ах, ерунда, — сказал Винга. — Белинду надо чествовать за то, что она размягчила тебя, Вильяр, нашего твердого и холодного, как лед, внука. Мы никогда не видели тебя таким общительным, как в последние недели. Но, Белинда, — сказала она и положила худую
