— Нет, нет! — живо возразила она. — Это так интересно, у меня еще никогда не было такой увлекательной беседы.
Бенедикт поджал губы. «Беседа» было, пожалуй, мало подходящее обозначение для его прерванного монолога.
Когда день закончился, он сошел вниз. Они оба работали так усердно, что забыли съесть взятую с собой еду.
— Вы только посмотрите! — сказал он, отдавая должное ее работе. — Я же знал, что ты сможешь. В твоих листьях чувствуется жизнь. Где ты научилась умению класть тени?
— Я ничего об этом не знаю, — ответила она, немного встревоженная, но в то же время гордая. — Я просто пыталась представить себе, как выглядит листок.
— Завтра ты тоже должна быть здесь со мной, — сказал он поспешно. — «Тетки» позаботятся о малышах, это их только обрадует.
Боже правый, она так радовалась общению со старым человеком, которого знала еще так мало!
Самое главное, что он делал для нее, было, пожалуй, то, что он помогал ей найти почву под ногами. Силье, чужая птица, не годившаяся для жизни на хуторе, открыла для себя другой мир. Может быть, он станет для нее родным?
4
Однако на следующий день Силье не могла поехать в церковь. Одна нога у нее ужасно разболелась, и ей пришлось сидеть дома. Она играла с Суль и выполняла разную мелкую работу, которую могла делать сидя. Она много разговаривала с двумя пожилыми женщинами.
Суль была забавной маленькой девочкой, спонтанной и прямолинейной. В ее поведении не было даже намека на притворство. Если она злилась, то это было действительно так, если радовалась, то радости не было границ. Но никто не понимал, что она говорила. По оценке женщин, девочке едва ли исполнилось два года.
Поскольку нога через день стала выглядеть лучше, Силье настояла на том, чтобы опять отправиться с Бенедиктом. На этот раз они взяли с собой и Суль, чтобы немного разгрузить обеих женщин.
Девочка бегала по церкви и приводила их в отчаяние своей неуемной энергией. Снова и снова Силье приходилось снимать ее с кафедры или галереи, снова и снова ребенок пытался вскарабкаться наверх, к Бенедикту. В конце концов они были вынуждены привязать ее канатом на хорах, это помещение было в то время свободно от всякого реквизита.
Каждый из них расписывал свое, как в прошлый раз. Силье получила на этот раз более трудную задачу, она должна была расписывать нимбы вокруг голов ангелов. Она справилась с задачей блестяще.
— В тебе есть искра Божия, — сказал Бенедикт.
А теперь пойдем, посмотришь на то, что я сделал вчера, когда тебя не было.
Она последовала за ним в один из боковых нефов. На одном из небольших сводов он нарисовал сцены из Страшного суда. Силье увидела именно то, что он хотел ей показать. Это была наполовину сделанная иллюстрация на тему соблазненной девственницы.
Покраснев, она отвернулась. Бенедикт рассмеялся.
— Она похожа на тебя, не правда ли? Лицом. Остальное я должен был только представить себе. Это было не так трудно.
Силье не могла вымолвить ни слова, так она была возмущена. Ей казалось, что картина не отдает должного ее достоинствам. Ее собственный живот гораздо более плоский, а грудь у нее больше, чем у этого… этого урода.
— Я выгляжу не так! — выпалила она.
— Вини в этом себя, — засмеялся Бенедикт. — Ты же не хотела позировать. Но я могу внести изменения. Только скажи мне, что тут неправильно.
Правильным было бы повернуться и уйти отсюда, демонстрируя возмущение. Но Силье казалось невыносимым то, что ее лицо будет сидеть на этом теле грушевидной формы. Тогда она сделала несколько быстрых движений руками над картиной. Бенедикт смотрел одновременно и на нее.
— Да, ты права, ты относишься к типу стройных женщин с красивой грудью и узкими бедрами. Это легко исправить. Но мы должны нарисовать здесь так же Дьявола. Впрочем, он подождет. Сначала мы должны закончить с фельдмаршалом Смерть.
Теперь Силье бывала в церкви каждый день. Она пыталась, как могла, скрывать, что с ее ногой было не совсем хорошо. Суль больше не брали, так как приходилось тратить слишком много времени, чтобы держать ее в руках. И каждый день Силье надевала на себя красивый бархатный плащ. Бенедикт сказал ей как-то во время поездки:
— Ты гладишь плащ рукой, словно любовника.
— Только потому, что бархат такой мягкий, — возразила она.
— Но то, как ты завертываешься в него и вдыхаешь его запах — это тоже как-то связано со структурой материи?
Она выпрямилась на сиденье.
— Я никогда не имела такой красивой одежды, в этом все дело, — пробормотала она взволнованно.
На четвертый день Бенедикт убедился, что Силье так продвинулась в своем уменье, что решил дать ей более трудную задачу. У него было мало времени для работы над росписью. Вскоре церковь должна была снова открыться для службы… Может ли она взять на себя труд расписать Дьявола, соблазняющего девственницу, если он нарисует контуры?
Силье онемела от изумления. Она должна была расписать целую фигуру? Но она чувствовала, что справится с этим. Когда была еще совсем ребенком, она знала за собой способность рисовать на своих руках. Она только никогда раньше не могла испытывать себя в таком деле, как это.
— Да, да, я думаю, я попробую, — почти заикаясь, сказала она. — А если у меня не получиться?
— Тогда мы перепишем заново. Но я уверен, что ты сможешь.
Силье вкладывала в работу всю душу. Теперь она работала одна, в боковом нефе, и они могли только изредка обмениваться словами, выкрикивая их. Но она была так поглощена работой, что часто забывала Бенедикта и все остальное. Когда день клонился к вечеру, он сошел вниз. Несколько раз за день он присаживался рядом с ней, чтобы убедиться, что она на правильном пути. Сейчас она сделала так много, что оставалось написать только ногу Дьявола, которая высовывалась из-за ноги женщины.
— Ты сегодня даже ничего не поела, — сказал Бенедикт, подходя. — И дневной свет уже меркнет. Закончим на сегодня.
Тут он остановился. Она отошла в сторону, чтобы он мог разглядеть ее работу. Силье трепетала, ожидая его приговора.
— Боже правый, — пробормотал он. — Что это ты тут сделала, девочка?
Наконец, она увидела то, что сделала, увидела его глазами. Дьявол стоял позади женщины так, как его нарисовал Бенедикт. Но Силье пошла дальше, она положила когтистые руки Дьявола на грудь женщины, а ее голову прислонила к плечам Дьявола. У того был длинный язык, которым он лизал шею женщины, а его лицо…
— О, — вырвалось у Силье, и она прижала руку ко рту. — О, я… я этого не видела!
Никто из тех, кто когда-либо видел мужчину в волчьей шубе, не мог бы ошибиться в том, кого Силье изобразила на картине.
— Мы должны вымарать это, — сказал Бенедикт испуганно. Силье сделала было жест, чтобы начать замазывать картину, но он остановил ее.
