На карту ставилось слишком много.
Сразу после возвращения в Хальден Рикард сам занялся аферой Ханса- Магнуса Ольсена. Его коллега уже разговаривал с молодым кадетом, который, конечно же, прикинулся невинным. Им пришлось отправиться в казармы Фредрикстена и осмотреть его комнатушку. Но там не было ни одной вещи из Баккегордена!
Куда же он их отнес?
На следующий день после приезда Рикард отправился туда.
Ханс-Магнус встретил его на редкость приветливо. Широко улыбаясь, он закурил длинную, элегантную черную сигарету марки «Собрание», имея при этом очень экстравагантный вид.
— Нет, уверяю вас, констебль, ноги моей не было в Баккенгорде с тех пор, как моя мать и ее падчерица заболели этой страшной болезнью.
— Но ведь вы знали, что дом был дезинфицирован. Подняв брови, кадет небрежно выпустил из ноздрей дым.
— Дезинфицирован… — произнес он. — Можно ли надеяться, что в доме не осталось ни одной бациллы?
— Речь идет не о бациллах, а о вирусе, — не без злорадства произнес Рикард.
— Пустяки, — ответил Ханс-Магнус, пожимая плечами. — Как бы там ни было, я понятия не имею, куда подевалась эта старая мебель и всякая рухлядь. Наверняка Винни сама все это продала и не хочет признаться в этом.
Рикард чуть не дал за это лейтенанту оплеуху.
— Винни этого не делала, — произнес он сквозь зубы. — Ладно, если вы не хотите идти нам навстречу, мы предпримем самостоятельные поиски.
— Мне кажется, вы давно уже этим занимаетесь, — не без ехидства ответил Ханс- Магнус. — Но ничего пока не обнаружили, если не считать носового платка. Я бы и сам охотно узнал, где находятся теперь эти вещи, потому что среди них немало моих.
Рикард ушел, дрожа от ярости. Он решил поставить на колени этого самонадеянного идиота, чего бы это ему не стоило.
Винни принимала у себя Агнес, которой нравилось бывать в Баккенгорде, несмотря на то, что там почти не было мебели.
Под столом, за которым они сидели, рычали друг на друга собаки.
— Должна тебе сказать, Винни, — произнесла маленькая, хрупкая дама, — что ты хорошеешь день ото дня. Я помню какой невзрачной ты была раньше. А теперь ты обращаешь на себя внимание, ты личность! Личность! Да, можно сказать, видная дама!
— Ой, да что ты… — смущенно ответила Винни. — Лично я так не считаю. Но, в самом деле, прическа и одежда много значат.
— Ты не представляешь себе, как много! — убедительно произнесла Агнес.
— Ты же видишь, я подстригла волосы. Это Мали на Липовой аллее уговорила меня сделать это. Рикарду сначала это не понравилось, ты же знаешь, что мужчинам всегда нравятся длинные волосы…
Агнес этого не знала, но горячо кивнула в ответ.
— Он сказал, что это мне больше идет.
Как это было странно для нее и чудесно, говорить о самой себе. Ведь всю жизнь Винни старалась уходить на второй план. Теперь она могла позволить себе немного заняться собой.
— Но дело не только в этом, — убежденно сказала Агнес. — Многое зависит от походки, от выражения глаз. Ты теперь совершенно другой человек! Тебя просто не узнать!
«Это любовь к Рикарду так изменила меня, — подумала Винни. — И его любовь ко мне. Какой сильной я чувствую себя! Просто несгибаемо сильной! И в то же время такой ранимой! Меня так легко теперь вывести из себя.
Но зачем думать об этом? Зачем заставлять себя печалиться? Не лучше ли научиться наслаждаться каждым мгновением? Ведь это умеют делать далеко не все. Большинство людей либо оглядывается назад и о чем-то сожалеет, либо проявляет недовольство по поводу настоящего.
Как это глупо! Ведь живем-то мы в настоящем! Дышим, думаем, переживаем. Тем не менее, большинство…»
Агнес прервала ход ее мыслей:
— И ты ничего больше не слышала о своих пропавших вещах? Подумать только, какими ничтожными могут быть люди, идя на такое воровство!
— Нет, мы ничего больше не слышали. Но у Рикарда есть план…
Разумеется, Рикард кое-что придумал. На следующий день он зашел за Винни, и они снова поехали в Осло.
«Странно, как быстро привыкаешь к поезду, — думала Винни. — А ведь я раньше никуда не выезжала. И за такой короткий период я уже в третий раз еду по железной дороге, и кажется, что поезд движется слишком медленно: так много остановок, такое количество пригородных станций! И вся эта копоть, летящая в окно…»
Рядом с Рикардом она чувствовала себя в полной безопасности. С ним она могла говорить, не заботясь о выборе слов — за исключением, быть может, каких-то романтических бесед, когда она просто замыкалась в себе.
Рикард старался ничем не смущать ее, выбрав подчеркнуто товарищеский тон. И Винни была благодарна ему за это.
— Значит, нам следует наведываться в антикварные лавки. Здесь есть одна поблизости.
И каково же было их удивление, когда в первой же попавшейся лавке они обнаружили пропавшие вещи! Еще стоя в дверях, Винни воскликнула:
— О, вот бабушкин шкаф в стиле барокко!
Им повезло. В лавке оказалась вся мебель и все пропавшие безделушки. Владелец лавки был страшно огорчен, ему сказали, что это мебель умершего человека, и он был совершенно уверен в этом. Такой элегантный офицер…
Рикард пообещал, что Ханс-Магнус Ольсен возместит владельцу антикварной лавки все, что получил за «имущество умершего», а потом они договорились с транспортным бюро перевести все вещи обратно в Хальден.
— А он получил кругленькую сумму за все это, — сказала Винни, когда они шли уже на Восточный вокзал.
— Разумеется. Остается только надеяться, что он еще не растранжирил всю сумму.
— Но в расписке стоит его имя. Значит, он не будет все это отрицать?
— Не будет, мы прижали его к стенке. И это доставляет мне удовольствие, Винни. Он с таким высокомерием и с такой непочтительностью разговаривал со мной.
Они уже приближались к вокзалу, когда Рикард, наконец, спросил:
— Винни, ты уже обдумала все? Сможем ли мы с тобой иметь ребенка, пусть даже несовершенного?
— И воспитывать его в тепле, любви и внимании? — подхватила она. — Оберегать его от окружающего мира, но не настолько, чтобы отгораживать ото всех? Отдать ему всю нашу любовь?
— Вот именно. Хотя мы и не знаем, будет ли он меченым.
— Натаниэль сказал, что мне предстоит поплакать, — скептически произнесла она.
— Да. А к словам Натаниэля следует прислушиваться. Но ведь он сказал еще, что тебя ждет и радость. Ты решишься на это?
— Я давно уже решилась. Но почему ты все время спрашиваешь меня обо всем в таких
