сказал он ей. — Все будет хорошо!»
По пути домой она встретила полицейского, который им так помог. Они часто встречались теперь на улице, обмениваясь при этом вежливыми приветствиями и словами о погоде.
На этот раз он остановил ее.
— Фрекен Микальсруд, — сказал он, — я долго размышлял о вашей поездке в Швецию. Что там, собственно, произошло?
Помедлив, Нетта сказала:
— О, так много событий! Так много неприятного.
— Мой отчет будет неполным без упоминания об этой поездке в Швецию, — сказал он с какой-то странной неуверенностью. — Вы… не могли бы вы рассказать мне об этом?
— Э-э-э… видите ли… Да, конечно, могу. Но, как я уже сказала, все это похоже скорее на сказку.
— Ничего, послушаем. Не могли бы вы рассказать мне об этом прямо сейчас?
— Здесь? На улице?
— Нет, нет. Если Вы еще не обедали, мы можем пойти в нашу столовую и перекусить. Плачу, разумеется я!
Дома ее никто не ждал, и она согласилась.
Столовая эта была гораздо проще того ресторана, где она обедала с Андре. Сначала ей стало не по себе при виде пьющих пиво мужчин, но вскоре она поняла, что они совершенно безобидны. К тому же еда была вкусной и обильной. Здесь готовили по-деревенски, основательно.
Полицейский предложил ей пиво, но она отказалась, зато выпила вина.
И когда она принялась рассказывать, он вынул свой блокнот и стал записывать.
— Для отчета, — пояснил он.
Но вскоре он отложил перо и с недоверием уставился на нее. Неужели фрекен Микальсруд подшучивала над ним? Нет, похоже, что она не шутила.
— Это Люди Льда, понимаете ли, Альфред (они называли друг друга по имени, не переходя на «ты», что казалось ей слишком интимным). Люди из этого рода способны воспринимать то, чего не улавливают другие. Ничего более удивительного я никогда не видела!
— «Сборище ведьм и колдунов», — процитировал Альфред глубокомысленно. — Молодой господин Бринк сам признался в том, что его мать… в некотором смысле колдунья.
Услышав имя Андре, Нетта снова почувствовала боль в груди. Она надеялась, что по ее глазам этого нельзя было заметить, хотя боль эта пронизывала ее насквозь.
— Да, я верю тому, что вы говорите, Нетта, — сердито произнес полицейский. — Вы ведь не станете шутить с полицией.
— Конечно, нет, — возмущенно ответила она. Она принялась рассказывать дальше, и он больше ничего уже не записывал. Нетта стала понимать, что дело тут вовсе не в отчете. Или, возможно, он не решался отразить в своем отчете то, что она ему говорила про всех этих девственниц и привидений?
Они давно уже поели, со стола было убрано, и они говорили теперь о себе. Альфред сказал, что он вдовец; его сестра, живущая в том же доме, ведет его хозяйство. У него двое взрослых детей и один внук, о котором он ухитрился проговорить целых двадцать минут. После смерти жены он целиком посвятил себя работе в полиции.
Нетте рассказывать было особенно нечего. Она тщательно избегала разговора о последних событиях, хотя вот-вот готова была расплакаться. Поэтому она старалась говорить только о вещах повседневных. Величайшими событиями в ее жизни была болезнь и смерть матери, а также устройство на работу в конторе через год после того, как вышел закон, позволяющий женщинам занимать государственные посты, за исключением, разумеется, военных, церковных и дипломатических. Кстати, это Фредрикка Мария Квам из Трондхейма содействовала такому прогрессу.
При этом Нетта вспомнила не без сочувствия о юной Мали, боровшейся на улицах неизвестно с чем.
Но ее собственная жизнь была плачевно пустой, и она призналась в этом.
Поблагодарив друг друга за приятно проведенный вечер, они разошлись по домам.
— Встретимся, как обычно, на улице, — сказал на прощание Альфред.
Придя к себе домой, Нетта медленно сняла плащ.
«Что за манеры, — рассеянно думала она. — Полное отсутствие всякой культуры!»
Он был добрым одиноким человеком, но он думал, что Брамс — это название грудных капель, после еды ковырял в зубах и в остальном тоже не отличался салонным воспитанием.
Но Нетту это не волновало.
Ее интересовал только Андре.
Ах, опять она почувствовала боль!
Целых двадцать минут говорить о своем внуке!
Он хорошо и опрятно одет, но он собирает с тарелки соус кусочком хлеба!
Надо же, какой варвар!
Начатое письмо к Андре лежало на столе, вызывая у нее угрызения совести. Она все равно не сможет сейчас дописать его до конца.
Прочитав его письмо еще раз, а также утреннюю газету от первой полосы до последней, она решила, что день прожит — вернее, выстрадан.
Сидя на постели в ночной фланелевой рубашке, она снова погрузилась в свои мысли…
Открыв жестяную коробочку, она выложила на тумбочку все таблетки, одна за другой, медленно и методично.
Идеи Мали о борьбе женщин казались Бенедикте просто ужасными.
И однажды она взяла девушку с собой в Кристианию, где проходила встреча Норвежского Женского Национального совета.
— Ты ведь понимаешь, Мали, там находится центр норвежского женского движения, — сказала она на ходу. — Думаю, нам нужно попытаться пристроить тебя туда, да и я с удовольствием сама послушаю все эти выступления.
— Значит, ты тоже веришь в это?
— Конечно! Но у нас дома никогда не было с этим никаких проблем. Мужчины и женщины у нас всегда считались равноправными. И если я встречаю недостойное поведение со стороны мужчин, я просто отношу это на счет их собственной глупости — а это приятно осознавать. Но, конечно, я понимаю, что тысячи женщин страдают из-за этого. Страдают жестоко. Поэтому я совершенно согласна с тобой. Кстати, мне полезно было бы пообщаться с людьми, поближе узнать происходящее. Ты же знаешь, что мы, Люди Льда, имеем склонность пребывать между реальным миром и миром теней.
— Мне кажется, что жизнь Людей Льда на редкость интересна, — сказала Мали.
— И твоя жизнь тоже, — ответила Бенедикта. — Ведь ты — одна из нас.
Мали с благоговением вздохнула.
Услышав выступления умнейших в стране женщин, она захотела познакомиться с ними. Председателем Норвежского Национального совета женщин была по-прежнему Джина Крог, теперь уже пожилая женщина. Заместителем председателя была Фредрикка Мария Квам, родившаяся в Трондхейме. Мали стояла и долго слушала эту темпераментную даму. Ах, как много она знала!
На обратном пути домой она была молчалива.
Наконец, сказала:
