— Духовная месса.
«Подойдет», — подумал старший брат.
— Далеко, — спустя мгновение осторожно произнес Маттиас.
— Скоро приедем, — пообещал Колгрим. Спустя еще некоторое время младший брат произнес:
— Я не собираюсь жаловаться, но у меня спина немного заболела.
— Сейчас будем на месте, — ответил старший. Сердце его от возбуждения бешено заколотилось.
Они поехали по лесной дороге, такой же зеленой, как и весь окружающей ее лес, этим летом здесь проезжало мало народу. Если Маттиас и видел следы лошадиных копыт, которые шли сначала впереди, потом возвращались обратно, он не связывал их с поездкой Колгрима несколько дней тому назад. Время от времени они переезжали небольшие поляны, обрамленные зарослями лесной малины, а несколько раз миновали группы строений, выглядевших так, как будто их давно покинули жители.
Затем ландшафт стал более открытым. Гряды холмов сначала украсились дубами, а затем на смену им пришли осина и ольха.
Они подошли к берегу.
Колгрим направил лошадь по малозаметной тропинке, которая вывела их на пристань. Здесь он слез с лошади и помог спуститься с нее брату.
— О-о, — воскликнул Маттиас. — Это же море!
Далеко впереди среди гор солнечными зайчиками поблескивал открытый фьорд.
— Конечно, море, — подтвердил Колгрим. — Здесь и танцуют рыбы. Они большие и зовут их дельфинами. Иди, у меня здесь лодка!
— Лодка? — произнес Маттиас, широко раскрыв от удивления глаза.
Колгрим тем временем привязал лошадь к дереву.
— Конечно. Вон она стоит.
Колгрим подготовил все тщательно. Он знал, что этой небольшой плоскодонкой пользовались редко.
Они прыгнули на борт. Колгрим камнем сбил замок и стал грести веслами. Владелец лодки, кем бы он ни был, не мог видеть море, скрытое плотными зарослями ольхи.
Весла с веселым плеском погружались в воду. Маттиас лег на борт и следил за водоворотами, которые порождали лопасти весел.
Колгрим греб не спеша, он не хотел слишком удаляться от дороги, ведущей домой. Он, наоборот, делал вялые взмахи веслами, наводящие на сон, и маленький Маттиас вскоре съежился на корме. Веки становились все тяжелее и тяжелее.
— Отдыхай, — гипнотизируя, произнес старший брат, пристально глядя на Маттиаса, — плыть еще далеко. Я разбужу тебя.
Маттиас утомленно кивнул и улегся удобней.
Когда они добрались до мыса, где фьорд сливался с открытым морем, Колгрим осторожно положил весла в лодку и позволил плоскодонке мягко причалить к берегу. Затем, убедившись, что младший брат крепко спит, бросил весла в воду и проследил за тем, как они уплывали прочь. Беззвучно он поднялся на берег и сильно, но осторожно толкнул лодку в море.
Он учел и отлив. Довольный, он наблюдал, как плоскодонка неумолимо уходила в море.
В лодке не было заметно никаких движений.
Колгрим со всех ног бросился по берегу к пристани, где стояла лошадь.
Никто не поймет, почему он вдруг подумал: «Я не убил его. Я этого не сделал!»
Видимо, смутное воспоминание детства — о страшных рассказах Сесилии про Большого тролля, иначе говоря, про Дьявола, заставило Колгрима так «гуманно» рассчитаться с мешающим ему младшим братом.
Он вернулся домой после обеда. Вся семья была в панике.
— Колгрим, ты не встречал Маттиаса? — спросила Лив.
Он соскочил с коня. В руке у него был небольшой пакет.
— Маттиаса? Нет. Я целый день провел в Кристиании.
— А утром?
— Он еще спал.
Лицо Колгрима никогда еще не было столь искренним.
— Он был за столом во время завтрака, — напомнил Таральд остальным. — Затем он исчез. А Колгрим в это время был уже далеко.
Лицо Ирьи окаменело словно у мертвеца.
— Но Маттиас взял с собой еду в дорогу. Для двоих, в этом я уверена!
— Как ты можешь быть уверена в этом? — заметил Таральд.
— Потому что знаю манеру Маттиаса пользоваться ножом, когда он готовит бутерброд. Берет масло из масленки от центра к краю. И он взял хлеба и масла по крайней мере для двоих.
— Где дедушка? — спросил Колгрим.
— Ушел на поиски. Мы все ходили и искали целый день, — сказала Лив, в глазах которой виден был страх и беспокойство.
Лицо Ирьи ожесточилось. Она вцепилась в Колгрима.
— Ты знаешь, где он! — крикнула она яростно. — Я вижу это по твоему лицу, ты знаешь где он! Ты…
Таральд развел их.
— Но Ирья! Ты всегда относилась хорошо к Колгриму.
Но истерика, разрывавшая ее целый день, вырвалась наружу.
— Я знаю его, когда он выглядит таким невинным! Он что-то сделал Маттиасу, я уверена, я знаю!
Слезы обиды навернулись на глаза Колгрима:
— Я весь день был в Кристиании! Ездил за подарком бабушке. Вот он!
Он развернул пакет, в котором лежала серебряная брошь.
— О-о, Колгрим, — сказала Лив взволнованно. — Так приятно получить от тебя подарок! Ты должен простить Ирью. Мать не всегда способна ясно мыслить, когда с ее ребенком что-то случается.
Ирья всхлипнула и зарыдала, чувствуя себя покинутой.
— Единственный мой ребенок… которого мне удалось родить, счастье мое, малыш мой, Маттиас. Он не должен уходить, не должен!
— Он не ушел, — успокаивал жену Таральд. — Он будет дома до прихода ночи.
Но Маттиас не вернулся домой. И горе пало на Гростенсхольм.
Ночью и днем слышался крик Ирьи: «Маттиас!» Сколько раз она обошла весь лес, никто не знает.
Она могла в панике проснуться среди ночи с ужасным криком: «Он нуждается во мне! Он одинок, и я ему нужна!» И снова бросалась на поиски, кружа по лесам, спрашивала на хуторах, искала и искала…
Лив утратила свою жизнерадостность, от горя поседели волосы. Даг, здоровье которого и до этого было подорвано, все больше и больше ослабевал, и это пугало всех, а ногти Таральда были полностью искусаны. Внешне он не показывал своего глубокого отчаяния, но, когда оставался один, он шел в комнату Маттиаса, трогал руками его заброшенные вещи, и слезы навертывались ему на глаза.
В поисках маленького чудесного мальчика из Гростенсхольма принимали участие жители всей округи, и все горевали о нем, страдали вместе с его близкими.
