цветом лица. Я любила ее. Я сказала:
– Папа – урод.
– Я не позволю ему освободиться от меня, – сказала мама. – Но вы, вы могли бы иметь детей. Благодаря мне нет нужды ни в няньках, ни в подругах, чтобы кому-то их подбрасывать, я могла бы помочь. Вы могли бы путешествовать, развлекаться вечером, иметь большую семью, оставаясь свободными.
– Мы не хотели детей, мама, даже если они могли тебя сделать счастливой.
– Тогда зачем появляться перед мэром?
– Женитьба нам казалась более рациональной. Она стала серьезной.
– Вы даже не соблюдали рождественских условностей.
– Условностей?
– То, что делают люди. Дети идут к родителям. Собирается семья. Общение по-человечески.
– Ты была всегда с Иветт.
Она стала очень покорной, но холодной. Меня это пугало.
– Иветт не существует. Я ее придумала. Вы меня унизили вашим равнодушием, тогда я решила, что у меня кто-то есть. Другая одинокая женщина.
Я похолодела от волнения.
– Ты нам лгала?
– Чтобы вас избавить от себя… Вы уезжали кататься на лыжах, твоя свекровь – на Антильские острова, твой отец – с любовницей, что же мне оставалось?
Мне стало страшно, невыносимо страшно, мне казалось, что я в объятиях скелета, одетого в жилет из стразов, его кости меня холодили. У меня не было больше прав на будущее, так много зла я причинила маме.
– Тебе следует знать правду, – сказала она. – Проявлять интерес. Давай выпьем по капельке коньяка… Еще чуточку осталось на дне бутылки.
Мы подарили отцу эту бутылку коньяка три года тому назад. Он ее оставил здесь.
– Ты в шоке, моя девочка. Но я сказала правду, чтобы ты была более благоразумной…
С какой радостью я бы поменяла душу, среду, страну. Мне бы хотелось избавиться от этой боли, которая сжимала мое сердце. Я изводила маму, она терзалась в течение лет. Долгих лет. Она придумала себе подругу.
«Надо бы встретиться как-нибудь с твоей подругой», – говорила я, идиотка, лишенная интуиции, такая же бесчувственная, как запасная шина. Избалованная, заласканная матерью, я говорила только о себе и о Марке. «Умирали» мы от усталости или нет. Бездушное отношение, вот что это… Я всему верила, рождественским елкам, на которые приглашала Иветт, настоящая вдова. «Без детей, – замечала мать, – ей повезло». – «Повезло? Почему?» – «Ребенок не всегда бывает подарком. Он может принести больше горя, чем радости». – «Но мы будем и там любить тебя, мама», – повторяла я, бросая ее 22 декабря, и мы втискивались в набитый битком вагон, где приходилось стоять с лыжами у туалета иногда в течение долгих часов.
Когда Элиан, моя свекровь, возвращалась с Антильских островов, ее кожа была шоколадного оттенка. «Настоящая антилька», – обычно говорила я, а она, жеманничая, возражала: «Не совсем». Неотразимая Элиан, она ни от кого не зависела. Она любила Марка обычной любовью, которая в случае разрыва вызвала бы лишь незначительную боль.
Мама, пока мы ей вручали жалкие подарки, купленные наспех, за десять минут до закрытия в первом попавшемся магазине, улыбалась и говорила, что мы хорошо выглядим.
– Когда ты выдумала Иветт? – спросила я, потрясенная услышанным.
– После твоего замужества…
– А папа этому верил?
– Безусловно. Ему только это и требовалось.
Я принялась кричать:
– Ты еще красива. Ты выглядишь сорокалетней. Почему ты терпишь такую жизнь?
Она вздохнула.
– У меня странная натура. Мне надо быть привитой на ком-то.
– А если бы отец умер?
– Было бы по-другому, – сказала она. – Я бы его больше не ждала.
– Мама…
– Да.
– Ты его ждешь из своих святейших принципов?
– Я поклялась перед Богом, что нас разлучит только смерть.
– Поменяй религию, мама… Разведись…
– Ох, – сказала она. – Какое ужасное слово!
Тогда я завопила:
