поля, пустынные до самого горизонта, лишь их дом и хозяйственные постройки – вот и все жилье на много миль вокруг, да лениво пасущийся скот…
В такие ясные дни, как этот, можно было увидеть фиолетовый дым над Ландердорпом, и она сейчас смотрела в ту сторону, отводя рукой со лба пряди волос, которые трепал ветер.
Он обещал прийти за ней, когда закончится война. Как ей теперь жить? Прошел почти год с того дня, когда она, сидя в своем фургоне, впервые увидела это сильное, чистое лицо и поймала выражение восхищения перед ней в его печальных глазах. Другая женщина была бы рада любому мужчине, лишь бы он оказался крепким хозяином, способным обеспечить свою жену, дать ей хороший дом и возможность воспитывать детей, цепляющихся за ее юбку. А она была похожа на свою мать. И только один человек на свете был ей нужен, а без него ее существование в этом мире было лишено всякого смысла.
В том году она поняла, что Алекс становится счастливее и сильнее рядом с ней. Она увидела, на что был похож тот мир, из которого он пришел, когда появилась та английская барышня, чтобы отнять его у нее.
Ее послали разведать, что с ним сделали ее соплеменники… Но больше всего ее мучило то, что она не могла пустить его в свой дом и вынуждена была позволить ему уйти в дикую безлюдную степь без всего того, что жизненно необходимо человеку в вельде. Она не могла забыть всего того, что происходило между ними.
Алекс был молодым и очень сильным, он был нежен с ней, и он любил ее страну, Южную Африку. Он был добрым, богобоязненным человеком, он любил и уважал ее. Такой человек мог бы стать ей прекрасным мужем и отцом ее детей. Упа и Франц были бы горды тем, что такой человек вошел в их семью; соседи уважали бы его и удивлялись: как этой маленькой Хетте Майбург удалось отхватить такого видного молодого человека…
Но он был чужим в ее мире, он был чужаком, и все остальное—не в счет. Достаточно было им просто взглянуть на его форму, услышать звук его голоса, и они убили бы его – застрелили бы у нее на глазах, даже если бы она закричала, что любит его. И это несмотря на то, что у него была такая же прекрасная душа, как и у многих из них. Почему ненависть так слепа?
Там, вдали, среди холмов, подернутых голубой дымкой, виднелся Чертов Прыжок. Она вспомнила, как однажды он поскакал на лошади ей навстречу, радостно улыбаясь. Потом она видела его там же грустным и подавленным. Что произошло между этими двумя встречами?
Хетта посмотрела на спелую кукурузу, которую она срезала. Стебли поднялись, плоды пожелтели и созрели, все в природе свидетельствовало о том, что время идет своим чередом.
В ее доме и на ее земле все было по-прежнему. Тишину нарушали лишь привычные сельскому жителю звуки: мычанье коровы, звяканье ведра, ритмический звук, похожий на свист, при косьбе, да шумная болтовня чернокожих.
Небо было таким чистым, грозы такими редкими, звезды так ярко сияли на призрачном ночном небе над вельдом, что, казалось, такого прекрасного времени еще не было.
Все, что она знала о событиях на войне, сводилось к внезапному прибытию команды из Ландердорпа и столь же внезапному ее отъезду. Они рассказывали о том, что люди погибают сотнями, о том, что женщины с детьми голодают в Ледисмите. Они говорили о пушках и снарядах, но главным образом о противнике. Они весело смеялись над англичанами и уверяли сами себя, что скоро избавятся от завоевателей.
Она медленно обернулась и окинула взглядом горизонт. С тех пор как ей исполнилось десять лет, она постоянно жила в этом доме с Упой.
Дом мало изменился с тех пор. Они возделывали землю и разводили скот. Они жили по законам Святого Писания так, как веками жили их предки. Разве они не были свободны? Разве кто-нибудь мог запретить им делать то, что они делали всю свою жизнь?
Она подумала о неграх. Им пришлось испытать неволю, у них отняли свободу. Затем она вспомнила скотный двор в Ландердорпе и людей в загонах для скота—белых людей. Что же это за война… и зачем она? Никто не мог ответить ей на этот вопрос, никто – даже Алекс.
Прошло уже четыре месяца с того дня, как она вошла в свой сарай и там обнаружила его.
Она ясно помнила, как в отсвете фонаря увидела его высокую фигуру, потемневшую от дождя гимнастерку, небритый подбородок, который придавал ему сходство с бурами. Боль от воспоминаний внезапно пронзила все ее существо, пронзила так, что она ощутила слабость во всем теле. Ее взгляд упал на стерню у ног. Срезанные стебли показались ей живыми существами, подрезанными в самом расцвете своей красоты. Символом. Внезапно она поняла, как она одинока. Одна на всем белом свете. Отчаяние, охватившее ее, было так ужасно, что она упала на колени, чувствуя, как покрывается холодной и липкой испариной.
– Алекс! – тихо позвала она его, прикрывая рот ладонью—Алекс!
Стерня больно резала колени, но она не замечала этого, целиком поглощенная своим чувством. Она протянула руки и, обхватив целую охапку высоких несрезанных стеблей кукурузы, прижала их к своей груди, так что их кивающие головы ласково коснулись ее лица и волос. Это напомнило ей нежное прикосновение его рук. Она вздохнула при этом воспоминании и медленно протянула руки, чтобы захватить еще больше стеблей. Такая охапка уже не была столь податливой. Хетта нетерпеливо притянула ее к себе.
Так она обняла его, когда он в припадке ревности гневно обрушил на нее свои упреки после того, как увидел ее с Питом. И она вспомнила сейчас радость, которая охватила ее тогда. Она запрокинула голову и шея ее затрепетала при воспоминании о его поцелуях. Не в силах вынести чувств, которые захлестнули ее, она выпустила стебли кукурузы из рук и опустилась на землю, опрокинувшись на спину с мучительным вздохом от мысли, что ничего этого больше не будет никогда.
Да, Пит был прав; огонь, горевший в ней, пожирал ее изнутри и что-то нашептывал ей о чистом и всепоглощающем восторге. Но это Алекс зажег его.
С тихим стоном Хетта заметалась из стороны в сторону, ища руками что-то у себя над головой, пока с цепкостью безумной не ухватилась за стебли кукурузы.
Солнце палило нещадно, осушая слезы, текшие по ее вискам, а огонь, бушевавший у нее в груди, жег немилосердно.
Но ее мольба была обращена не к Богу, а к человеку, который покорил ее сердце, но никогда не обладал ею.
