этого не понимаешь, тогда, возможно, ты прав – твоя жизнь пуста.
–. Все это слишком сложно, чтобы объяснить в двух слоних, – пробормотал он, все еще сердясь на себя.
– Если тебе нужна цель в жизни, – сказала она, – так, ради Бога, выбери ее и постарайся достигнуть. Перед тобой лежит весь мир, Колин. Ты молод, богат, и ты мужчина, – с горечью закончила она. – Ты можешь добиться всего, чего пожелаешь.
Колин скорчил недовольную гримасу, что было неудивительно. Когда человек убежден, что у него есть проблемы, не слишком приятно слышать, что они не стоят выеденного яйца.
– Все не так просто, – проворчал он.
Пенелопа устремила на него долгий взгляд, впервые в жизни усомнившись, что она знает Колина.
Она думала, что знает о нем все, но не подозревала, что он ведет дневник. Что у него вспыльчивый характер. Что он не удовлетворен своей жизнью.
И что он настолько избалован, чтобы хандрить, не имея на то особых оснований. Какое он имеет право сетовать на свою жизнь? Как смеет жаловаться, особенно ей?
Она встала с кресла и расправила юбки неловким, вызывающим жестом.
– В следующий раз, когда тебе захочется пожаловаться на мучения, причиняемые тебе всеобщим обожанием, попытайся хотя бы на один день влезть в шкуру старой девы, списанной со счетов. А потом приходи и жалуйся сколько угодно.
Пенелопа круто повернулась и, оставив Колина сидеть в кресле с приоткрытым ртом, взирающим на нее как на фантастическое создание с тремя головами и хвостом, быстро вышла из комнаты.
Что ж, отметила она, спускаясь по ступенькам, выходившим на Брутон-стрит, это был самый эффектный уход в ее жизни.
Жаль только, что мужчина, которого она покинула, был единственным человеком, с которым она хотела бы остаться навеки.
Колин промучился весь день.
Рука немилосердно ныла, несмотря на бренди, которым он щедро заливал рану и собственные внутренности. Агент по недвижимости, которому он поручил снять для него уютный особнячок в Блумсбери, уведомил его, что у прежнего жильца возникли проблемы и Колин не сможет переехать сегодня, как собирался.
В довершение ко всему он подозревал, что нанес непоправимый урон своим отношениям с Пенелопой.
И это было самое скверное, поскольку он дорожил их дружбой, хотя до сегодняшнего дня не сознавал этого. Почему-то это открытие вызывало у Колина легкую панику.
Пенелопа была чем-то постоянным в его жизни: подруга его сестры, неизменная, но незаметная участница светских вечеринок, смиренно ожидавшая кавалеров, не слишком баловавших ее своим вниманием.
Но похоже, в этом мире нет ничего постоянного. Пенелопа, во всяком случае, изменилась. Или это он сам изменился? А может, изменился его взгляд на Пенелопу?
Иначе с чего бы его так огорчила их размолвка?
Все-таки странно было после тех десяти лет, в течение которых он воспринимал Пенелопу как некое приложение к его жизни, вдруг осознать, как много она для него значит.
Жаль, что они расстались, разговаривая на повышенных тонах. Колин не помнил случая, чтобы он чувствовал себя неловко с Пенелопой. Разве что однажды… Господи, когда ж это было? Шесть или семь лет назад? Его мать настаивала, чтобы он женился. В этом не было ничего нового, не считая того, что она предложила Пенелопу в качестве невесты. Это настолько поразило Колина, что у него едва хватило терпения остудить матримониальный пыл матери в своей обычной шутливой манере.
Однако она не успокоилась. Леди Бриджертон твердила о Пенелопе днем и ночью, так что Колин в конце концов просто сбежал. Не очень далеко – всего лишь в Уэльс. Но право, как что мать могла додуматься до такого?
Когда он вернулся, она, конечно же, пожелала поговорить с ним – правда, на сей раз о его сестре Дафне, которая снова ждала ребенка, и леди Бриджертон хотела объявить об этом на семейном собрании. Но откуда же он мог знать, о чем пойдет речь? Уверенный, что его ждут новые уговоры и прозрачные намеки на его холостяцкий статус, Колин крайне неохотно отправился с визитом к матери и на пороге дома столкнулся с братьями. Те принялись подначивать его по тому же поводу, как это умеют делать только братья, и неожиданно для себя Колин заявил, да еще во весь голос, что не собирается жениться на Пенелопе Федерингтон!
И тут он увидел Пенелопу. Она стояла в дверях, зажав рот ладонью; в ее расширившихся зрачках отражались обида, стыд и дюжина других эмоций, слишком неприятных, чтобы размышлять о них.
Это был один из самых ужасных моментов в его жизни. Собственно, Колин постарался забыть о нем. Вряд ли Пенелопа питала к нему теплые чувства – во всяком случае, не более чем многие другие женщины, – но он унизил ее. Выделить ее из всех остальных таким вот заявлением…
Это было непростительно.
Он, разумеется, извинился, и Пенелопа приняла его извинения, но Колин так и не простил себя.
И вот теперь он снова оскорбил ее. Не напрямую, разумеется, но ему следовало бы хорошенько подумать, прежде чем жаловаться ей на свою жизнь.
Проклятие, это звучит глупо даже с его личной точки зрения! На что ему жаловаться?
Не на что.
И все же Колин не мог отделаться от ощущения пустоты. Его грызла тоска по чему-то, чего он не
