Подслушивание под дверями, преследование мальчишек-разносчиков – все это лишь мелочи, достигшие ушей автора! До чего еще способно докатиться лондонское общество! Уверяю вас, дорогой читатель, за одиннадцать лет своей карьеры я никогда не подслушивала и не занималась слежкой. Все сведения, печатавшиеся в этой газете, получены честно, без использования каких-либо средств или уловок, помимо острого зрения и слуха.
Прощай, Лондон! Мне было приятно служить тебе.
Как и следовало ожидать, это известие стало главной темой разговоров на балу у Маклсфилдов.
– Леди Уистлдаун прекращает свою деятельность!
– Я не могу в это поверить!
– Что же я буду читать за завтраком?
– Как же я узнаю, что произошло, если пропущу вечеринку?
– Теперь мы никогда не узнаем, кто она!
– Невероятно!
Одной даме сделалось дурно, и она весьма неизящно рухнула на пол, чуть не разбив себе голову о боковой столик. Очевидно, она не удосужилась прочитать газету утром и услышала шокирующие новости, только явившись на бал. Приведенная в чувство нюхательными солями, она тут же отключилась снова.
– По-моему, она притворяется, – пробормотала Гиацинта Бриджертон, обращаясь к Фелисити Федерингтон. Они стояли в сторонке вместе с Пенелопой и леди Бриджертон, наблюдая за происходящим. Пенелопа явилась на бал в качестве компаньонки Фелисити, поскольку их мать решила остаться дома по причине нездоровья.
– Первый обморок был настоящим, – пояснила Гиацинта. – Это видно хотя бы по тому, как неуклюже она грохнулась. Но это… – Она презрительно поморщилась, сделав жест в сторону распростертой на полу дамы. – Никто не падает в обморок, как в балете. Даже балерины.
Пенелопа, стоявшая рядом с Гиацинтой, поинтересовалась:
– Ты когда-нибудь падала в обморок?
Тем временем злополучная дама, к носу которой снова поднесли нюхательные соли, очнулась, изящно трепеща ресницами.
– Конечно, нет! – гордо отозвалась Гиацинта. – Обмороки – это для сентиментальных дурочек, – добавила она. – И уверяю вас, если бы леди Уистлдаун продолжила свою деятельность, она написала бы то же самое в своей газете.
– Увы, теперь мы этого никогда не проверим, – вздохнула Фелисити.
Леди Бриджертон согласно кивнула.
– Это конец целой эпохи, – сказала она. – Я чувствую себя осиротевшей.
– Ну, пока еще ничего не случилось, – сочла нужным сказать Пенелопа. – В конце концов, мы получили сегодняшнюю газету. Так что нет оснований чувствовать себя осиротевшими.
– Дело в принципе, – возразила леди Бриджертон со вздохом. – Будь это обычный понедельник, я бы знала, что получу очередной номер в среду. А теперь…
Фелисити шмыгнула носом.
– А теперь нам нечего ждать.
Пенелопа недоверчиво взглянула на сестру.
– По-моему, ты несколько драматизируешь ситуацию.
Фелисити возмущенно выпрямилась.
– Я? Драматизирую? – вопросила она тоном, достойным сцены.
Гиацинта сочувственно похлопала подругу по спине.
– Конечно, нет, Фелисити. Я чувствую то же самое.
– Господи, это всего лишь колонка светских сплетен. – Пенелопа обвела взглядом лица своих спутниц, надеясь увидеть на них разумное выражение. Должны же они понимать, что решение леди Уистлдаун завершить свою карьеру – еще не конец света.
– Ты, разумеется, права, – сказала леди Бриджертон, выставив вперед подбородок и поджав губы, что, видимо, должно было демонстрировать здравый смысл. – Спасибо, что напомнила нам об истинной ценности вещей. – Но затем она несколько поникла и добавила: – Хотя, должна признаться, я привыкла к леди Уистлдаун. Кем бы она ни была.
Пенелопа решила, что пора сменить тему.
– А где Элоиза?
– У нее болит голова, – сообщила леди Бриджертон с тревожными морщинками на гладком лбу. – Собственно, она неважно себя чувствует всю последнюю неделю. Я начинаю беспокоиться о ней.
При этих словах Пенелопа, бездумно взиравшая на светильник на дальней стене, переключила все внимание на леди Бриджертон.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Пустяки, – ответила Гиацинта, прежде чем ее мать успела открыть рот. – Элоиза никогда не болеет.
